Южный Ветер - Даша Благова

уложил спину в сиденье и раскинул ноги. Саша отлепилась от него и стала смотреть в окно, на поля, винно-водочный завод, речку, становившуюся вонючкой, и сады, распирающие психбольничный забор.

Саше даже не пришлось заходить в здание, Женя сам пошел в изостудию, ни разу не повернувшись к Саше. Она подождала у входа десять минут. Не спустился, значит, все хорошо, рисует.

Саша вышла к дороге, и возле нее остановилась маршрутка. Доехала до площади. Душный морок, послеливневые испарения липли к Саше, ко всем живым созданиям, маршруткам, ларькам. Она дошла до подтополевой тени и открыла в телефоне карту. Коммуналка совсем близко, шесть минут пешком, вонючая общага, одна из тех, что даже хуже ее панельки и других панелек. Саша никогда не заходила в общажные подъезды, хотя пару раз ее звали туда выпить, когда Саша еще была подростком, но даже в плохие, самые плохие подростковые дни она брезговала. Теперь это была ее работа, работа, которую надо сделать.

Общага оказалась пятиэтажной, сколоченной непонятно из чего и будто бы полностью обоссанной, от фундамента до крыши.

Саша вернулась к дороге, чтобы зайти в то, что называется минимаркетом, купила влажные салфетки. Одну пачку, пожалуйста. Нет, две пачки. Спасибо.

Снова подошла к общаге. Зашла в подъезд. Кстати, вымыт, буквально сегодня утром, ладно, не так уж плохо. Хозяйка комнаты («самая просторная, свежий ремонт, диван оставим, у нас и тараканов нет, но продать никак не можем, поэтому обратились к вам») была даже не алкашкой. Обычная тетка в обычных брюках со стрелочками, в отглаженной блузе, а не в цветастом халате. Саша поняла, что хозяйка принарядилась к ее приходу. Но, конечно, отказалась от чая. И от кофе.

Почему продаете? Желаемая цена? Скажите мне, какие есть проблемы с проживанием, только честно, это не для клиентов. Не хотите немного снизить цену? Хорошо, попробуем так. Давайте посмотрим документы? Спасибо. Вот это я заберу, сделаю копию и верну.

Женский крик. Или детский. Или женский. Или и то и другое. Что-то бьется, мужик орет, пьяно, зверино. «Это у вас что?» – спрашивает Саша. «Это у нас проблема с проживанием», – говорит хозяйка. «Ладно, мы все обсудили, я вам завтра позвоню», – отвечает Саша, сует документы в рюкзак, слишком поспешно, хозяйке не нравится, выскакивает в коммунальный коридор и почти влетает в дверь, которая почти влетает в Сашу. Из дверного проема выблевываются все эти страшные звуки, а вместе с ними – женщина, худая, молодая, рыдающая, шлепается в стену, сползает, садится на пол, к ней подбегает ребенок, мальчишка, Ваня, квасной Ваня, продающий Саше квас, он наваливается на женщину, наверное, она его мать, как будто хочет растянуться, стать огромным, чтобы накрыть ее всю.

Все происходит очень быстро, слишком быстро, все плохое всегда случается быстро, и Саша в плохом становится быстрой, она уже стоит над Ваней, женщиной, которая, скорее всего, его мать, она хватает Ваню за руку.

Другой рукой Саша выстреливает вперед, рука приклеивается к липкой, волосатой груди зверя мужского пола, пьяного зверя, который ревел своим пьяным звериным голосом. Яростный, тупой, ничего не понимающий зверь, которого Саша уже ненавидит, ненавидит как только может, потому что этот зверь – часть множества из таких же зверей, Саша презирает все их племя, потому что знает его очень хорошо. Сейчас между зверем мужского пола и кучкой из двух женщин и ребенка только одна Сашина рука, тонкая, могущая хрустнуть, как леденец.

У меня в сумке пистолет, я выстрелю тебе в глаз, и тогда ты сдохнешь, говорит Саша.

Зверь мужского пола сжимается, его шерсть ложится обратно, приглаживается, когти втягиваются в лапы, он поджимает хвост, не боится, нет, совсем не боится, но теряется перед новым, проникшим в его логово, а значит, потенциально опасным, поэтому на всякий случай отходит, затекает обратно в нору, закрывает за собой дверь.

Ларочка, Ларочка, ох, ну что ты, он что, опять в запое, ох, что же с вами поделать, пулеметит женщина в брюках со стрелочками, с которой говорила Саша. Все хорошо, все хорошо, все хорошо, отвечает женщина, предположительно родившая Ваню. Идем ко мне с Ванюшкой, отсидитесь, отсидитесь, говорит женщина в брюках. Не надо, не надо, не на…

– Я звоню в полицию.

Саша сказала это Ване, потому что две женщины, избитая и просто нервная, слились в один комарино-шумный, рыдающий и причитающий фон, чего Саша терпеть не могла.

– Пожалуйста, не звоните.

Ваня встал и вытянулся, натянул на себя гордость, мальчишеско-бессмысленную, рыцарско-фантазийную.

– Почему?

– Мы пробовали. Будет только хуже. Пожалуйста, уходите.

Ваня сказал это так, что Саша поняла: ей и правда надо уходить. Но она сильно хлопнула дверью, когда выходила, потому что не могла выйти просто так.

Саша выбежала из подъезда, а точнее, выпрыгнула из него. Подошла к скамейке, бросила на нее рюкзак, открыла его двумя пальцами и достала салфетки. Сначала сняла левую сандалию и вытерла левую ступню, особенно между пальцами, и, насколько это возможно, под ногтями, дальше сняла правую сандалию и вытерла правую ступню. Саша была как цапля, на нее все смотрели, но ей было все равно. Брюки вытирать бессмысленно, постираю дома. Левая рука – от пальцев до плеча, правая рука – от плеча до пальцев, правую руку особенно. Закончилась первая пачка, Саша кинула ее в урну, на горку салфеток, под которой уже не было видно цветастых чипсовых упаковок, бутылки и сигаретных пачек. Теперь грудь, ключицы. Спина, насколько можно дотянуться. Шея. Лицо придется оставить так, на нем косметика, ее смывать нельзя. Саша достала свежую салфетку и потерла ей губы. Собрала во рту слюну, сплюнула слюнным комом, взяла рюкзак и услышала, как довибрировал ее телефон. Третий пропущенный. Джумбер. Перезванивает. Просит прощения, что не слышала. Она рада его слышать. Джумбер тоже рад. Он доволен, ему кто-то звонил насчет радио, стрит-ток (он сказал «стрипток», наверное оговорился, но Саша вдруг улыбнулась) получился отличным. «Вы же будете продолжать?» – «Буду, Яков Леонидович».

Саша знает, что пора попрощаться, но не прощается, потому что ей нужно рассказать, поделиться. Саша не может, потому что не умеет, и тогда она спрашивает, насколько опасно ребенку жить в семье, где есть насилие. Сначала Джумбер молчит, недолго, но все же молчит, потом говорит, что вопрос очень большой, сложный, по телефону едва ли расскажешь. «Давайте я назначу вам встречу со специалистом, который занимается семьями в кризисной ситуации, и вы все спросите?» – «Спасибо, может быть, позже». – «Саша, вы как сами?» – «Нормально». Саша положила трубку, она вообще не попрощалась с Джумбером.

Вылезла из коммунального квартала, залезла