Красная река, зеленый дракон - Михаил Кормин

За окнами на стенах комнат, двери в которые были распахнуты, то наполовину занавешенными тугими шторами, то их лишенными, мелькал лес. Потом возникли крыши домов. А после – многоэтажки, опять сменившиеся лесом. Несколько раз Костя с удивлением замечал, что на горизонте маячат какие-то горы, а однажды, кажется, увидел даже море, покрытое первым льдом. Хотя уверенности в том, что он все это действительно видит, не было. Шли он довольно быстро.

Закрытые двери встречались редко. Большинство из них были заколочены крест-накрест досками.

Бадмаев заметил его удивление, когда они снова проходили мимо одной из комнат, на полу которой в свете ярких солнечных лучей трое детей возились с игрушками. За стенами цыганского лабиринта ведь должно было быть только лишь сумрачное, ранее осеннее утро. И в предрассветной мгле никакого солнца возникнуть не могло.

– Константин, ты не переживай. Тебе не кажется. Разные комнаты в разных местах. Может быть, даже по всему миру. Это особенный дом, войти в него могут не все. Как думаешь, Медведев бы, если мог, упустил бы такую возможность? Тут много выходов. В Карташевскую ведет только один. Все остальные в другие места. В разумных пределах, конечно. Когда табор останавливался здесь, это было условием. Они теперь тоже, кочуют. Но иначе, не на лошадях. Говорю же, что это особенные цыгане. Хотя бывает, что и обычных сюда впускают, если нужно. Не замечал, что иногда вот такие сборщики металлолома, или лудильщики, ну или другие, я уж не знаю, чем там они еще занимаются, – по тону Бадмаева Костя понял, что о занятиях цыган тому все отлично известно, – то совершенно неожиданно возникают, то пропадают на улице? Идешь, идешь – видишь, что есть, а завернули они за угол со своей тележкой, и пропали. Я вот как минимум пятнадцать выходов таких из этих «нор» знаю только в Гатчинском районе.

– А зачем им машины то тогда?

– Кому «им»?…Остальным? Ну, какие-то цыгане особенные, какие-то совершенно обычные. И вот обычным машины нужны. Как ты за городом без машины-то будешь, если у тебя дома с таким количеством дверей, ведущих в другие стоянки охотников на мулло, нету? Да и знаешь, у нас же климат какой – за городом без машины нельзя. Я однажды поехал в Ильеши, из Кипени. Так автобус ждал почти полтора часа. А весна была, пришлось дальнобоя стопорить.

Казалось, что коридоры не закончатся никогда. И комнаты будут следовать одна за другой, меняясь нескончаемым калейдоскопом картин из цыганской жизни. Мог ли Бадмаев водить Костю по ругу?.. Но еще через две каморки, стены одной из которых были завешаны пыльными гобеленами, а в углу стояло чучело медведя, а в другой на полу, на невысоких матрасах-лежаках спали несколько цыган, освещенных огнями фиолетовой неоновой вывески, свет которых лился в окна (там, где цыгане спали, была глубокая ночь), Петр Александрович остановился. Перед ними в стене была дверь темно-красного дерева. Коридор уходил вправо, растворяясь в бесконечности других комнат, дверей и переходов между ними.

Комната, в которую Бадмаев привел Костю, была совсем небольшой. Без окон, с единственной железной кроватью, круглым столом, тремя стульями и платяным шкафом в дальнем углу. Стены и пол были выкрашены желтым. У входа лежал маленький разноцветный коврик со сложным орнаментом из геометрических фигур, расходившихся от центра к его краям. Бадмаев снял свою оранжевую шубу, которая приобрела золотистый оттенок в свете единственной лампы, висевшей под потолком, и указал Косте на стул:

– Ну что ж, Константин Васильевич, присаживайся. Чай будешь?

Костя вспомнил, что не завтракал. Это, в общем-то, было вполне естественно, учитывая события прошедшей ночи. Чай он тоже еще не пил. И кивнул.

– Который сейчас час, кстати?

– Это так важно? Можешь считать, что никакой. Время здесь движется немного иначе, как говорят рома. Это, кстати, не их точка зрения на происходящее, а по-настоящему. То есть, так оно и есть.

– Это что ли поэтому Вы так долго живете?

– Возможно и поэтому, – Бадмаев вдруг захохотал, снова став походим на сумасшедшего старика, того, каким он первый раз встретился Косте в Белогорке, – возможно. Хорошо сейчас сказал. Так чай-то будешь? Что киваешь, да или нет?

– Давайте чай.

Оказалось, в комнате Бадмаева имеется еще и маленький холодильник, на котором стоит белый электрический чайник. Старик достал из платяного шкафа, забравшись в него почти целиком, две белые чашки костяного фарфора, настолько прозрачные, что через них при желании можно было разглядеть свет лапы, и пару блюдец. Одну чашку он осторожно поставил перед Костей. Вторую взял себе. Вода в чайнике закипела. Петр Александрович нажал на большую красную кнопку, положил в каждую чашку по чайному пакетику, налил кипяток.

– Извини, больше уж никакого чая нет. К вашему приходу так рано сегодня никто не готовился.

– Федотова говорила вчера, что к вам нас отведет.

– Но не так же рано, не так… Вообще, жалко конечно ее. – Бадмаев достал откуда-то маленькую серебряную ложку и протянул Косте. – Очень хорошая была женщина. Очень. Многие вещи понимала правильно, и делала правильно. В своем аспекте реальности. А теперь случилась такая ерунда, что и поправить, в общем-то, невозможно. Но и предотвратить было нельзя.

Костя вытащил пакетик из чашки, намотав его на ложку. Отпил немного.

– Разве кто-то пытался? Или Вы про это не знали, что вот Медведев придет?

– Догадывался. Но не знал. Как можно будущее знать, это же все инсинуации. Рано или поздно Дель-Фаббро притянул бы его сюда, чтобы остановить Машу, тебя и Лизу. Раз уж Федотова решила, что ей удастся очистить дом.

– И ничего сделать не могли, цыган своих прислать, к примеру?

– Они не мои. Они сами по себе. Я сам по себе. Просто, в определенных условиях, много лет назад, нам пришлось пойти на некое сотрудничество. Без которого они бы, например, не смогли остаться здесь надолго. Это судьба, про которую Федотова говорить любила.

– Вы что, еще и в судьбу верите? – Костя почувствовал, как чашка в руке, на которой была звезда, дрожат. Снова здоровой и крепкой рука уже не будет никогда.

– Ну, а что ты думаешь, тебя из Всеволожска сюда отправило? Как считаешь?

После этих слов Бадмаев снова громко расхохотался. Костя, сонными глазами рассматривавший лампу под потолком, взглянул на старика. И увидел, что вместо того перед ним теперь сидит тот самый друг сына помощника главы, которого он когда-то по случайности взял с нескольким граммами запрещенного белого, похожего на крупную соль, порошка. Паренек с длинными светлыми волосами, курносым носом и в ярко-синем худи улыбался точно так же, как и в тот день, когда Пивоваров валил его на землю на Майской улице, в районе Всеволожска со странным названием Румболово. Парень сделал большой глоток чая из кружки, а когда поставил ее на идеально белый круг блюдца – снова оказался стариком с короткой стрижкой, раскосыми глазами и поднятыми вверх треугольниками бровей на загорелом лице.

– Вот и думай после этого, судьба или нет. Судьбу, говорят, делаем мы. Иногда кто-то за нас, используя нас как часть судьбы для себя. А иногда и их, этих, использующих, что-то заставляет поступать так или иначе. Ну, и как тогда быть?