Проект "Веспасий" - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

и заверений, что в чемодане только одёжа, заботливо сложенная супругой, и негоже после досмотра везти её смятой, стражи кордона милостиво пропустят и так. Сейчас чего только не везут нелегально — от кокаина и спиртного до женского белья.

А ещё он рекомендовал повременить день-другой: ожидается приезд самого пана Пилсудского. В Друскеники нагрянет полиция. Не ровен час, на границе тоже изобразят повышенную бдительность. Вот уедет — тогда самое время.

— Нормально! — решил Генрих, когда они возвращались в отель, и основательно стемнело. — Пара дней на акклиматизацию в двадцать первом году, и далее — в путь! Пока мне здесь нравится куда более, чем древней Литве. Там уже на вторые сутки нас пытались грабить. В самом деле — курорт.

Стоило зайти в холл гостиницы, сразу обратила на себя внимание необычная кутерьма. С важным видом суетились мужчины в штатском чиновного вида. Один, в широкой клетчатой кепке и ярко-жёлтых бриджах для верховой езды, тащил к выходу под локоть одного из постояльцев, тот протестовал, молодчик в кепке ухмылялся в усы и повторял:

— Хоть самому министру жалуйся. Сейчас посмотрим, как ты запоёшь в околотке, пся крэв…

— Что происходит? — шепнул Глеб портье.

— Пшепрашам… Дефензива и полиция. Завтра пан Начальник изволят приехать. Проверяют постояльцев и нумера.

Отгоняя тревожные предчувствия, темпонавты поднялись на свой этаж, Генрих отпёр дверь, Глеб сунул руку в практически неприметную нишу за шкафом и нащупал корешок. Библия была на месте.

Комната носила следы обыска, надо отдать должное — деликатного, не гестаповского.

— Фуф! Хорошо, что тайник не нашли, — с облегчением обронил майор.

— Лучше переложи в саквояж, чтоб постоянно носили с собой. Вдруг помолиться захочется.

— Твою маковку… Что-то лёгкая… — раскрыв книгу, Глеб обнаружил исчезновение креста и разразился матерной тирадой.

— Картина Репина «Приплыли», — повесил голову Генрих.

Польша двадцать первого года перестала казаться ему комфортной и удобной.

Немного успокоившись, они принялись обдумывать ситуацию.

— Начнём с того, что мы не знаем: это просто результат нашего разгвоздяйства, что оставили крест без присмотра, дикое везение местного полицая или вмешательство Мироздания, не желающего замены подлинника, — прикинул Глеб. — Твои предложения — что делать дальше?

Генрих, сидящий на кровати, откинулся на спину.

— Ну… Можем вернуться к яме и кинуть железную записку: крест спёрли, шлите ещё. Можно сразу два, а вдруг и второй сопрут.

— Есть проблема. Из две тысячи двадцать четвёртого года мы выскочили двадцать восьмого марта, сегодня второе апреля. В яме запасного креста нет. Его могли пульнуть в двадцать первый год, пока мы там топтались… Но тогда парадокс. Предупреждённые, что в Друскениках нас обокрали, мы не стали бы оставлять крест и слать мессагу о помощи… Значит, Мироздание пропустит крест только на потом. То есть в двадцать второй год.

— Но они могут обождать несколько дней и переслать в начало апреля двадцать первого… Бляха муха, опять не то, — сообразил Генрих. — Ведь в будущее мы должны благополучно вернуться через микросекунду после старта сюда. А если возникнет пауза из-за новой возни с крестом… Прикинь — снова в своём теле, в любимой яме лежат наши скелеты и оригинальный артефакт, нафига ещё одну копию слать в прошлое?

— Тогда мы влетаем в ту же ситуацию, что и Кирилл. Парадокс недопустим. Если нас нет в двадцать четвёртом в следующий миг, как души отлетели в прошлое, то обратная дорога закрылась. Значит, надо выкручиваться с тем, что есть. Или возвращаться, признав миссию проваленной.

— Чо⁈ Ну уж нет! Тем более задача — притащить оригинал, подмена нашей цацкой — только способ. Глеб, у тебя же есть то фото и описание креста. Соорудим грубый суррогат прямо здесь! Вот и будет у Ластовского крашеное стекло. Всё равно идентичности внешнего вида не достичь.

Майор задумался надолго. Наконец, согласился.

— Только червонцев может не хватить. Всё же работа деликатная. Сдерут три шкуры.

— Мало? Я тебе анекдот расскажу. У новенького милиционера спрашивают: почему за зарплатой не пришёл? Отвечает: мне же «наган» выдали, зачем ещё зарплата. А у нас их два. Прорвёмся… Но только что-то сильно захотелось выпить, — на выходе из номера, отправляясь в ресторацию ужинать, Генрих добавил: — Может, в полицию заявить? Дефензива, мол, во время незаконного обыска спёрла контрабандный Крест Ефросиньи Полоцкой!

— Такая дичь, что Мироздание не допустит. Споткнёшься и упадёшь на пути к участку.

Оба бодрились, но прекрасно понимали: и без того крайне трудное задание усложнилось.

* * *

Границу прошли, что называется, с сухой спиной. В саквояжи ни польские жолнежи, ни литовцы даже не заглянули. Последние обшмонали экипаж, нанятый Глебом и Генрихом, поднимали сиденья, даже проверили карманы возчика — искали контрабанду.

Ковно, будущий Каунас, встретил путников воинствующей русофобией. Местные отказывались признаваться, что понимают русский язык, а те, кто отвечал, неизменно повторяли, что русские сами виноваты и в катастрофе России, и в проблемах Литвы, посему, господа, вам лучше убираться подобру-поздорову. В полицию, естественно, не обращались. Пан Вацлав из Друскеник дал негодный совет. Быть может, приезжие экс-подданные царя Николая II и легализовались здесь по старым имперским паспортам, но это точно не относилось к лицам русской национальности.

В последний вечер пребывания в Ковно фортуна (или Мироздание) смилостивились и послали удачу. Перед посадкой в поезд до Риги компаньоны заглянули в казино недалеко от аллеи Свободы и срисовали лихого господинчика, сорвавшего куш. Он немедленно вызвался угостить свидетелей триумфа, хорошо принял сам, после чего Глеб и Генрих взялись его проводить.

Это был полулатыш, полунемец, хорошо говоривший по-русски. В том числе отлично знавший непечатные выражения и охотно их применявший. Костерил он в основном царя Николая в частности и русских варваров вообще, без которых, слава Богу, Латвия вернётся, наконец, к цивилизации. Что его провожающие начали закипать как чайник на медленном огне, спьяну совершенно не обратил внимания, так как занят был совершенно иной заботой — где отлить.

Когда карточный счастливчик пристроился в тени у подъезда доходного дома, Генрих выразительно посмотрел на Глеба, тот кивнул.

Классический удушающий приём со спины, когда шея жертвы пережимается предплечьем, отправил русофоба в нирвану. Не застегнув брюки, тот мягко осел на мостовую.

— Готов? — спросил майор.

— Полчаса отключки гарантирую. Надо же оправдать репутацию «русского дикаря» в предрассудках коллективного Запада.

С аллеи Свободы, освещённой фонарями, тело не просматривалось. Во всяком случае, до того, как страдалец не выйдет из отключки и