Царственная блудница - Елена Арсеньева

Все эти представители интеллигенции и золотоймолодежи имели весьма приблизительное представление о нравах и были весьмараспущены. Провинциал д’Эон играл между ними весьма странную роль. Весьмаскромного, его дразнили то «красотка», то просто «мадемуазель». Белокурый,голубоглазый, с нежной, прозрачной кожей и полным отсутствием даже признаковбороды и усов, с тонкой талией и маленькими руками и ногами, этотдвадцатилетний адвокат и впрямь походил на юную девушку, зачем-то напялившуюмужской костюм. Темперамент его был самый флегматический, и даже насмешки иподдразнивания приятелей не могли пробудить в нем желания броситься в водовороттех сатурналий, которым охотно предавались его развращенные и циничные друзья.А между тем он очень нравился женщинам. Например, графиня де Рошфор готова быладать ему самые веские доказательства своего расположения, однако юноша нипочемне хотел их брать. Впрочем, ей хотя бы удалось добиться известного трепетад’Эона, когда она касалась его головы. Но на большее он никак не шел. Такова ужбыла его натура!

И вот однажды герцог Ниверне пригласилприятеля на маскарад, который давал в своем дворце. Д’Эону не надо было ломатьголову, как одеться. Конечно, в женское платье! Участие в затее приняла графиняде Рошфор, которая взялась сама одевать неприступного кавалера, надеясь, что ееприкосновения возбудят его.

Ничего подобного! Д’Эон настолько вошел вроль, что и впрямь держался барышней-недотрогой.

Поглядев на переодетого д’Эона, герцог деСен-Фуа немедленно предрек «красотке» грандиозный успех на балу. Он как в водуглядел, мужчины просто не давали проходу Лии де Бомон (именно тогда впервыебыло опробовано это имя)!

Отчего-то это весьма возбудило кавалера–мадемуазель. После бала он вернулся к графине де Рошфор, весь снедаемыйнепонятными желаниями. И когда прекрасная дама подступила к нему с намерениемпомочь раздеться, сменить юбку на панталоны, и поощрительно провела рукой поего голове, д’Эон наконец-то понял, чего ему так страстно захотелось!

Кончилось тем, что именно он раздел графиню деРошфор, а не она его.

«Мадемуазель» наконец-то стал мужчиной!

О последней сцене наш герой предусмотрительноумолчал. Он понимал, что императрица прежде всего – женщина, а женщины терпетьне могут узнавать, что до них сердце их любовника принадлежало еще кому-то. Ониждут от мужчины опыта и изощренности, однако желают видеть его сердце этакойtabula rasa. Загадочные, загадочнейшие существа, право слово! Впрочем, д’Эон,который иногда принимал дамское обличье, относился к этим странностям вполнеспокойно. А еще он умолчал о том, что господа де Конти и де Сен-Фуа былисвязаны с секретной службой маркизы де Помпадур. Узнав, что ей надобен агентдля поездки в Россию – сверхсекретный агент, которому предстоит обмануть бдительностьанглийской «черной лисицы» и преодолеть препоны, выставляемыеБестужевым! – они решились рекомендовать смелый ход...

Спустя три недели д’Эон был вызван в Версаль,где маркиза де Помпадур и принц де Конти от имени короля сделали емупредложение поступить на службу в тайную полицию и посвятить себя шпионажу воимя отечества и короля. Д’Эон пришел в восторг! Он внезапно понял, что нашелсвое призвание. Оказывается, он принадлежит к числу тех людей, которые, какговорят французы, обожают «совать палец между деревом и корою», то естьвмешиваться в чужие дела. Желательно – в дела государственные. А послеслучайной интрижки с королем он ощутил себя настоящим авантюристом. И радостнокинулся навстречу новым интригам – в Россию...

Елизавета внимательно выслушала рассказ, непереставая поглаживать грудь и шелковистые плечи кавалера. «Сейчас она спросит,как я сделался l’espion, – подумал д’Эон с опаской. – А может, неспросит? Говорили, она не может надолго сосредоточиться на делах...»

– А скажи, милый, кто тебя научил такцеловаться? – спросила она, когда кавалер умолк, и д’Эон понял, что, хотяЕлизавета и впрямь не может надолго сосредоточиться на делах, опасатьсяненужных вопросов все же стоит... Он вспомнил о мадам де Рошфор, но изобразилнепонимающий вид:

– Как – так?

– Да так, чтобы кавалер ласкал даму своимязычком, когда целует ее, да мало того – чтоб оным языком ее языка касался?!Экое нахальство! – произнесла Елизавета с видом оскорбленной невинности.

Д’Эон подивился было этому ханжеству, вспомнивгромкую славу императрицы и, к слову сказать, ее маменьки (да и папенька былхор-рош!), но потом сообразил еще кое-что. И в Париже, и здесь, в Петербурге,его уже предупреждали о загадочной, двойственной природе императрицы. Это былаи распутница, и монахиня. По неутомимости в постели она могла дать фору любойполковой шлюхе, однако... однако в какой-то церкви она вдруг заметила, чтоангелы, окружающие образ святого Сергия, слишком напоминают купидонов, – итотчас приказала прокурору Святого Синода исправить этот недосмотр. Фрескицеркви были переписаны.

Подумав об этом, Д’Эон отнесся к вопросу болееснисходительно и пояснил, что это никакое не нахальство, а французский поцелуй.Во Франции все целуются так и только так!

– Разве ваше величество не согласны, что целоватьсяпо-французски гораздо слаще, чем просто ласкаться губами, и любовникистановятся друг другу очень близки, так близки, что ближе некуда?

Елизавета задумчиво кивнула:

– Французский поцелуй, говоришь?..

И она приникла к губам кавалера, как быстремясь доказать ему, что вполне усвоила иноземную манеру целоваться, этово-первых, а во-вторых, что хочет стать ему очень-очень близкой... Д’Эонотвечал со всей возможной пылкостью, втихомолку мечтая о такой же близостимежду Россией и Францией, douce France, и ему казалось, что он держит вобъятиях не русскую императрицу, а саму эту страну, такую загадочную, такуюнепостижимую, такую податливую... и такую недоступную!

Елизавета смотрела на Гембори, с трудомподавляя испуг. Создавалось впечатление, что англичанин знает каждое слово,которое было произнесено во время этой нежной и очень, очень тайной сцены. Нооткуда, каким образом?!

Ее мысли перебил возглас Бестужева, который,по всему, не был в курсе подлинной личности Лии де Бомон, а потому с интересомнаблюдал все то, что происходило между ней и Бекетовым:

– Поглядите-ка, матушка-государыня, Никитканаш разошелся... да он не с ума ли сошел? Одичал в деревне напрочь! Кто ж так сдамами обращается?