Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало - Олег Айрапетов

После разгрома германского посольства толпа отправилась к австровенгерскому, в котором еще находились посол и сотрудники. Однако на подступах к нему ее встретили усиленные наряды войск, и она вынуждена была отступить, а вскоре и рассеяться по улицам русской столицы57. В результате пострадали и здания редакции немецкой газеты «Санкт-Петербург Цайтунг», немецкая кофейня и книжный магазин58. Вскоре все вошло в норму, хотя уровня немецкого организованного энтузиазма в России так и не достигли. Однако и эти события вызвали тревогу среди дипломатического корпуса и русского Министерства иностранных дел. 23 июля (5 августа) 1914 г. его глава подал докладную записку на имя государя. С. Д. Сазонов был в высшей степени обеспокоен тем, какой международный резонанс мог получить разгром посольства.

«Вашему Императорскому Величеству благоугодно было лично отметить, – писал он, – что Россия встретила ниспосланное ей испытание «со спокойствием и достоинством». Именно такое отношение сильно содействовало заметному до сих пор повсюду сочувственному нам настроению. С тем большим прискорбием приходится говорить об ужасном и позорном событии, произошедшем вчера ночью. Под предлогом патриотических манифестаций толпа, в которую вошли подонки столичного общества, совершенно разгромила здание германского посольства и даже убила одного из служащих посольства, а власть, на обязанности которой лежало предупредить или пресечь подобные недопустимые в цивилизованной стране неистовства, не оказалась на высоте требования. Ночью многие аккредитованные при высочайшем дворе дипломатические представители, из коих некоторые оказались очевидцами этой дикой картины, обращались с тревогой в Министерство иностранных дел, заявляя о своем желании выехать из Петербурга, а некоторые – даже о желании вытребовать свои военные суда для ограждения личной и имущественной безопасности своих подданных ввиду того, что императорское правительство, по их мнению, видимо, не может достаточно ее обеспечить, ибо раз, несмотря на установленное здесь военное положение, события, подобные вчерашнему, возможны, есть основание опасаться развития новых беспорядков»59. Эти опасения временно были развеяны, однако уже в первые дни войны проявилась слабость немногочисленной даже в столице империи русской полиции.

Несмотря на то что возбудителем спокойствия была Австро-Венгрия, гнев общественного мнения оказался направлен именно против Германии60. В. А. Сухомлинов вспоминал: «Война против Германии, – об Австро-Венгрии, к которой относились с пренебрежением, почти что не говорили, – была популярна как в армии, среди чиновничества, интеллигенции, так и влиятельных промышленных кругов. Тем не менее когда разразилась гроза, в Петербурге сначала верить этому не хотели. Состояние скептической сдержанности сменилось сильным возбуждением. На улицах появились демонстрации с флагами и пением, и в результате воинственного настроения был разгром германского посольства»61. Эту оценку В. А. Сухомлинова почти дословно повторяют и его непримиримые противники.

«Вся нация, – вспоминал А. Ф. Керенский, – жители больших и малых городов, как и сельской местности, инстинктивно почувствовали, что война с Германией на многие годы вперед определит политическую судьбу России.

Доказательством тому было отношение людей к мобилизации. Учитывая огромные просторы страны, ее результаты произвели внушительное впечатление: лишь 4 процента военнообязанных не прибыли в срок к месту приписки. Другим доказательством явилось неожиданное изменение в умонастроениях промышленного пролетариата. К удивлению и возмущению марксистов и других книжных социалистов, русский рабочий, так же как и французский и германский, проявил себя в той же степени патриотом, как и его «классовый враг»62. Конечно, «инстинктивное чувство» не могло быть долгим, но пока в России, особенно в ее крупных городах, бурлил воинственный дух.

В Петербурге резервисты охотно шли на призывные участки, на заводах проходили патриотические митинги, после объявления указа о мобилизации в полночь 18 (31) июля по Невскому прошла 80-тысячная демонстрация с национальными флагами и портретами императора63. Естественно, особенно выделялись офицеры столичного гарнизона. По словам М. В. Родзянко, слух о возможной приостановке мобилизации вызвал у них «недружелюбное настроение к верхам власти»64. Не отставала и Первопрестольная, где настроения были также весьма боевыми. «Высочайший указ о мобилизации, – гласила передовица «Голоса Москвы» от 18 (31) июля, – встречен русским обществом с полным спокойствием и с сознанием неизбежности и логичности предпринятого шага. Но еще накануне мобилизации русское общество откликнулось рядом дружных манифестаций на создавшееся положение, и в этом исключительном по силе и единодушию подъеме залог того отношения, какое встретит в России война, если неизбежность ее сделается неустранимой»65.

20 июля (2 августа) 1914 г. в Зимнем дворце состоялся торжественный молебен в присутствии императора и членов императорской фамилии, высших военных и гражданских чинов, дипломатического корпуса66. Николай II вместе с семьей прибыл в Петербург на яхте «Александрия»67. Переход прошел почти в полном и напряженном молчании. Яхта стала у Николаевского моста, откуда императорская фамилия направилась на берег68. На набережной уже стояли тысячи людей – они приветствовали монарха69. В 11 часов император вышел к собравшимся во дворце высшим военным и гражданским чинам, чтобы сообщить им о начале войны70. «Хороший день, в особенности в смысле подъема духа… Подписал манифест об объявлении войны, – отмечал он в своем дневнике. – Из Малахитовой прошли в Николаевскую залу, посреди кот[рой] был прочитан маниф[ест] и затем отслужен молебен. Вся зала пела «Спаси, Господи» и «Многая лета». Сказал несколько слов. По возвращении дамы бросились целовать руки и немного потрепали Аликс и меня. Затем мы вышли на балкон на Александровскую площадь и кланялись огромной массе народа»71.

«Из Николаевского зала Государь вышел на балкон, выходящий на Александровскую площадь, – записал в своем дневнике великий князь Андрей Владимирович. – Вся она была заполнена народом, от дворца до зданий штабов. При появлении Государя все встали на колени»72. Более четверти миллиона человек собрались на площади перед Зимним дворцом, чтобы приветствовать Николая и Александру. По примеру Александра I император заявил, что война не будет окончена, пока хотя бы один неприятельский солдат останется на русской земле. Огромная толпа пела гимн73. Тысячи голосов кричали «Долой Германию!», «Да здравствует Россия!» и «Да здравствует царь!». «Когда я смотрел на людей около себя, которые кричали, – вспоминал стоявший на Дворцовой площади серб Миленко Вукичевич, – то не мог заметить ни на чьем лице фальши или притворства. Все искренно и одушевленно кричали… Тогда все желали победы над неприятелем. И можно сказать, что этим духом дышала вся Россия»74.

«Императорский выход после объявления войны и манифестации на площади Зимнего дворца, – вспоминал А. С. Лукомский, – отразили в себе воодушевление русского народа. Никто не может сказать, что народ сгоняли к Зимнему дворцу или что манифестацией руководила «полиция»; нет, чувствовалось, что все население сливается в одно целое и в общем порыве хочет броситься на врага, чтобы отстоять свою независимость»75. По окончании выхода императорская чета проследовала из дворца на набережную, откуда переехала на «Александрию», взявшую курс на Петергоф. Корабль провожали приветствия десятков тысяч людей76.