Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало - Олег Айрапетов

Двадцатитрехлетний студент-филолог Московского университета Дмитрий Фурманов был, очевидно, среди пессимистов. В своем дневнике он отметил, как либеральные ожидания проявлялись на улицах Москвы. Эти настроения, правда, еще не были организационно оформлены: «Был я в этой грандиозной манифестации Москвы 17 июля в день объявления мобилизации. Скверное у меня осталось впечатление. Подъем духа у некоторых, может, и очень большой, чувство, может, искреннее, глубокое и неудержимое – но в большинстве что-то тут фальшивое, деланное. Видно, что многие идут из любви к шуму и толкотне, нравится эта бесконтрольная свобода – хоть на миг, да и я делаю, что хочу, – так и звучит в каждом слове. И скверно особенно то, что главари, эти закрикивалы, выглядывают то дурачками, то нахалами. «Долой Австрию!» – и крикнет какая-нибудь бесшабашная голова, и многоголосое «ура» покроет его призыв, а между тем – ни чувства, ни искреннего сочувствия»131.

«Потенциально война развязывала руки правительству в отношении внутреннего врага, – отмечает современный исследователь. – Социалистическое и радикально-либеральные движения уже самим фактом начала войны и неизбежного ужесточения административного произвола ставились на грань внутреннего кризиса. Вместе с тем положение в один день приняло отчетливые очертания, что облегчало либералам возможность сориентироваться и занять свое место в новой политической обстановке. Однако их позиция не была столь определенной, как это обычно принято изображать в историографии. Прежде всего, далеко не вся либеральная оппозиция испытывала тот «патриотический угар», в котором ее уличали отечественные историки»132.

Таково было настроение этих дней. Даже варшавская пресса обратилась с призывом к полякам выступить на защиту славянства. Эти призывы не прошли бесследно. Корреспондент «Таймс» отмечал: «Когда Россия начала войну, сердца всего польского народа воспламенились в порыве в ее поддержку»133. До войны при планировании мобилизации в Польше считалось, что 20 % призываемых из польского населения уклонятся от мобилизации, русские власти, по словам Я. Г Жилинского, «готовились к случайностям и выступлениям». Опасения не были беспочвенными. Губернии с польским населением в 1905–1907 гг. прочно занимали первое место по неявке призываемых без уважительной причины134. Однако случайностей и выступлений не последовало. На самом деле, являлись не только подлежащие призыву, но и добровольцы135. В Варшаве они с пением военных песен и под русскими флагами шли на призывные пункты под приветствия горожан136.

Так же было и в весьма неспокойном в 1905–1907 гг. Закавказье. Возвышенное настроение царило и в административной столице Кавказского наместничества – Тифлисе. По его улицам следовали патриотические манифестации137. Многие военные и здесь не ожидали такой реакции общества. «18 июля, около 12 часов дня, придя на Эриванскую площадь, – вспоминал генерал Ф. И. Назарбеков, – я был поражен громадным стечением народа. Первого встречного спросил о причине многолюдности народа, он мне ответил, что идет молебствие по случаю объявления войны Германией. Вышло, что я жестоко ошибся в своих предположениях. Настроение жителей было очень приподнятое. Очевидец войн 1877 и 1904 гг., я ничего подобного не видел. Всюду ежедневно были манифестации из самых разных слоев населения. Они дефилировали перед дворцом наместника и выражали готовность все сделать для успеха этой навязанной нам войны»138.

Никаких проблем не возникло и в Финляндии, хотя по опыту революции 1905–1907 гг. здесь постоянно готовились к возможным осложнениям, которые сделают необходимым использование войск для восстановления порядка139. Как отмечал офицер Генерального штаба: «В настроении финляндцев мы не были вполне уверены. Еще так недавно, в 1906 г., во многих местах были антирусские беспорядки. Когда весной 1914 г. командировался в Западную Финляндию ряд рот различных полков на формирование новой 4-й Финляндской стрелковой бригады, то принимались даже меры на случай враждебных демонстраций или бойкота со стороны местных жителей. Правда, эти меры оказались излишними: жители-финны не только не бойкотировали русских, но даже устроили в некоторых местах чествования наших офицеров; в отношении солдат тоже проявлялось очень много внимания»140. Мобилизация протекала без каких-либо помех.

Старший адъютант той самой 4-й бригады, штаб которой располагался в Таммерфорсе (Тампере), вспоминал: «Местное население проявляло по отношению к нам полную лояльность и корректность»141. Опасения командования 22-го корпуса, расквартированного в Великом княжестве, что в случае войны местная оппозиция организует стачки и парализует мобилизацию этого подразделения, также не подтвердились. Финское население было настроено дружелюбно к русским частям, железная дорога и связь работали прекрасно. За все дни мобилизации в Финляндии произошло всего одно опоздание поезда на 10 минут, все остальные двигались точно по графику142. Когда германские подданные следовали по главной улице Гельсингфорса – Эспланаде к гавани для депортации в Швецию, финская толпа начала избивать их, и для охраны немцев пришлось даже вызвать роту 2-го Финляндского полка143.

4 (17) августа в Первопрестольную приехал Николай II. На следующий день в старых залах Большого Кремлевского дворца состоялся высочайший выход. К императору с приветственными речами обратились предводитель губернского дворянства, исполняющий должность городского головы и председатель Московского губернского земства144. Затем в Кремле прошел торжественный молебен, омрачившийся небольшим, но весьма примечательным инцидентом. На Кремлевской площади собрались несколько тысяч человек. По пути движения Николая II на коленях стоял старик крестьянин, пытавшийся подать бумагу на высочайшее имя, однако толпа на глазах императора буквально смяла его. Присутствовавшая при этом англичанка вспоминала: «Император, безусловно, видел это, но не подал знака. Спокойно, твердым шагом, он продолжил свой путь»145.

Очевидно, преисполненный сознанием торжественности минуты, Николай II не счел возможным обращать внимание на подобные «мелочи». Четыре дня прошло в бесконечных парадах, празднованиях и заверениях в лояльности трону от представителей всех слоев населения: «Вся Москва, все население вышло на улицу, сотни тысяч народа заполняли весь путь следования Государя, все как бы единым сердцем встречали царя, взволнованные, готовые на всякие жертвы, лишь бы помочь царю победить врага»146.

«Мобилизация шла прекрасно и число призванных по сравнению с частичной мобилизацией 1904 года вызвало всеобщее удивление», – вспоминал А. Нокс147. «Народ наш оказался законопослушным, – отмечал Ю. Н. Данилов, – и на призыв явилось до 96 процентов призванных. Более, чем по расчетам мирного времени ожидалось»148. Действительно, явка запасных повсюду превзошла все ожидания, прогноз 20 % недобора нигде не оправдался149. Заставший мобилизацию в Твери Вл. И. Гурко отмечал: «Мобилизация проводилась в абсолютном порядке… Войсковые эшелоны загружались в образцовом порядке»150. Находившийся в деревне под Рыбинском Н. В. Савич наблюдал такую же картину: «Мобилизация прошла гладко, как хорошо налаженный часовой механизм. Население явилось послушно на сборные пункты»151. Теми же словами описывает ее командир Гвардейского корпуса В. М. Безобразов: «Мобилизация проходила быстро и в отменном порядке»152.