Притворись моей сестрой - Кэролайн Б. Куни

У них была фотография Ханны, которую ФБР потребовало от Джонсонов. Когда его снимали, она была миловидным подростком с прямыми светлыми и блестящими волосами. Ребята покажут фото тем, кто питается на бесплатных кухнях.

Своим уже практически взрослым умом Стивен понимал, что шансы найти ее не очень велики. Скажем, один из миллиона. Но агрессивный характер Стивена-подростка, тот, который он сохранял всю свою жизнь, хотя пытался бороться, подсказывал, что теперь у него, по крайней мере, есть занятие и цель. Необходимо найти Ханну и отомстить ей. Или, по крайней мере, попытаться это сделать.

Они не могли отомстить, сделав больно Дженни. Она была их сестрой, действительно не прикидывалась и не обманывала. Ребята были рады тому, что девушка нашлась.

И не могли причинить боль Джонсонам, потому что сестра к ним вернулась.

Но могли причинить боль Ханне и четвертовать ее. Связать ее покрепче. Отомстить.

– Да, – произнес Стивен. – Давай сделаем это.

Урок игры в теннис был самым глупым и смешным днем в памяти Дженни. Она отбивала мячи. Рив целовал ее. Поцелуи были быстрыми и нежными, словно прикосновение шелка, словно обещание. Их отношения возобновились с того же момента, на котором остановились, когда ребята расстались. Словно и не было никаких кошмаров наяву, второй семьи, Ханны и школы в Нью-Джерси.

Но дома все стало совсем по-другому. Они не смогли начать там же, где их отношения прервались. Мечтая о Коннектикуте, скучая, она даже не могла представить, что, вернувшись, застанет столько изменений.

Красота и элегантность матери потускнели. Было видно, что у нее болит душа.

Седые волосы отца поредели, а смелость исчезла.

Родители постарели душой и телом. Они изменились. Они стали бояться. Жизнь слишком часто готовила им неприятные сюрпризы. Слишком часто была к ним жестока.

Когда Дженни говорила себе, что нужна своим родителям, она даже не представляла, насколько сильно. Спустя месяц девушке должно было исполниться шестнадцать лет, и, по сути, она все еще была ребенком. Ей хотелось, чтобы ее обнимали, лелеяли и о ней заботились. Вместо этого ей самой пришлось обнимать, лелеять и заботиться.

Но с другой стороны, она еще никогда так сильно не любила своих родителей.

«Не бойтесь, – думала она. – Все будет хорошо. Я сделаю так, что все будет хорошо. Какими бы ни были мои родители: богатыми или бедными, здоровыми или больными, более хорошими или более плохими. Это родители, которых я выбрала. Если бы я выбрала Нью-Джерси…»

Но нет. Так уж получилось, что она не прикладывала слишком много сил, не утруждалась в той семье.

– Помните, как мы ездили на пикники на пляж? – спросила она.

У них было одно любимое место. Идти до него от парковки довольно долго сквозь высокую траву. Само место располагалось на вершине гряды отполированных ветром и солнцем огромных валунов. Они брали с собой корзинку с вкуснейшей едой и сидели, наблюдая, как внизу купаются люди, а на горизонте идут лодки и корабли.

Родители улыбнулись ей и приятным воспоминаниям. Но улыбки были немного испуганными – они боялись, что Дженни снова исчезнет и кошмары вернутся.

– А помнишь торт в виде футбольного поля, который я сделала? – спросила мама.

Украшение тортов оказалось единственным увлечением, в котором она преуспела. Но, если Дженни все правильно запомнила, этот торт ели не на пикнике, а во время матча футбольной команды колледжа.

Память уже неоднократно ее подводила, поэтому девушка зачастую не верила собственным воспоминаниям. Приносили ли они на пикники корзинку с вкуснейшей едой или брали с собой бутерброды с арахисовым маслом? И все же где именно они съели тот торт, сделанный в форме футбольного поля?

Впрочем, подробности и точные детали не имели большого значения. Ценными были гревшие ее воспоминания, а они, в свою очередь, объяснялись тем, что она чувствовала себя окруженной любовью со стороны членов своей семьи.

– Мам, а давай сегодня испечем и украсим торт?

Глаза миссис Джонсон засияли радостью.

– Я не украшала торты с тех пор, как… – Голос, который раньше был таким уверенным, затих.

– С тех пор как я уехала, – закончила фразу Дженни. – Но я вернулась. Чем будем украшать? Что у нас есть? Марципан? Глазурь? Мармелад?

Мама беспомощно посмотрела вокруг, словно не понимая, о чем идет речь.

– Мне кажется, ты хранишь все необходимое в шкафу рядом с консервами, – сказала девушка и оказалась совершенно права.

Она вынула из шкафа пакет звездочек из мармелада и торжественно помахала им. Дженни убедила мать надеть фартук и найти рецепт бисквитного теста. Убедила отца вынуть мерный стаканчик и включить в розетку миксер. Интересно, где же раньше она слышала такой убедительный тон голоса, которым сейчас сама говорила? Где видела человека, с любовью склонившегося над кухонным столом? У кого наблюдала тот самый наклон головы и тот самый любящий и мотивирующий тон голоса?

У миссис Спринг. У своей биологической матери.

Ей пришлось отвернуться от Джонсонов, чтобы те не увидели, как побледнело ее лицо, и не заметили, как она неожиданно ощутила холодок, пробежавший по телу от ладоней до спины между лопатками.

«Нет, – подумала она. – Не получится быть и той и другой. Не выйдет быть Дженни Джонсон и Джен Спринг. Ты выбрала Дженни. Вот и будь ею. Будь самой лучшей Дженни, насколько это возможно, не оглядывайся назад и ни в чем не сомневайся».

«Дорогая Дженни», – начала письмо мать Стивена. Ее слезы падали на бумагу, оставляя пятна и бугорки, которые девушка неизбежно увидит.

Брат надеялся, что, читая это письмо, Дженни тоже расплачется.

Но он не знал, волнует ли сестру то, насколько правильно или неправильно поступила Ханна. Он и сам не знал, что было правильным или неправильным в сложившейся ситуации. Но точно знал одно – маме было больно. У нее нестерпимо болела душа.

– Миссис Джонсон больше Ханне так и не написала.

– О чем это мы сейчас говорим? – спросил папа. Он буквально становился в бойцовую стойку каждый раз, когда слышал фамилию Джонсон. Казалось, его борода начинала топорщиться, как встает шесть на спине кошки.

– О том, что было после того, как Ханна оставила у них ребенка, – ответил Стивен. – Они переехали, изменили фамилию, чтобы сектанты их не нашли, и больше никогда не связывалась с дочерью. Никогда не писали ей поздравления с днем рождения и Рождеством. Вообще больше никогда не писали.

– Не думаю, что для Ханны это что-то значило. Она не обращала на это внимание, – сказала мама.

– Ну и ты не пиши Дженни, – ответил Стивен.

– Не могу, не получается. Я не представляю себе, как Фрэнк и Миранда могли вычеркнуть дочь из своей памяти.