Смерть в стекле - Джесс Кидд

– Кора, отнеси это сегодня в Хайгейт, пожалуйста. Не понимаю, почему его преподобие не ответил на письмо, что я послала ему перед отъездом в Марис-Хаус. Говоришь, от него ничего не было?

– Ни слова. – Кора берет письмо.

– Мне надо возвращаться.

– Ну что вы всюду сами ходите, добротную кожаную обувь стаптываете? Попросили бы доктора Прадо прийти сюда, на Денмарк-стрит. А то вам несколько миль тащиться за город, да еще с этим чудовищем.

– Мне нужно пройтись, Кора. Я хочу подумать. К тому же я повезу его в коляске, это не тяжело.

С этим Кора не может не согласиться. Коляска легка в управлении и довольно просторна, троих младенцев спокойно вмещает. И крепкая: выдерживает сразу шестерых отпрысков миссис Аккерс, которые располагаются в самой коляске, на ее крыше и на решетчатой полке под ней. Мистер Аккерс, искусный каретник, вложил в этот транспорт все свое мастерство. Подвеска выше всяких похвал, силуэт бесподобен, как у ландо.

Уинтеровой Русалке обеспечен надежный элегантный экипаж.

Кора кивает.

– Сосуд с уродцем до сих пор в целости и сохранности, а их сюда везли аж из Полгейта.

– Там же спирт.

– Так и знала, что это что-то вонючее, когда увидела на ящике: «Обращаться осторожно». – Кора морщит нос. – Это ж надо было прислать мне такое!

– А как еще, по-твоему, можно было утащить это из-под носа миссис Пак? Я упаковала его в ящик и сказала миссис Пак, что это мой микроскоп и, если его доставят разбитым, придется уплатить уйму денег.

– А его не хватятся?

– У сэра Эдмунда сейчас других забот выше крыши. – Брайди замечает неодобрительный взгляд Коры. – Естественно, я его верну. Как только соображу, какова его роль в моем расследовании.

– С таким же успехом вы могли бы вывезти оттуда фамильное серебро.

– Ты права, Кора. Но этот сосуд имеет гораздо бо́льшую ценность.

* * *

Прогулка в Брикстон доставляет Брайди удовольствие, ибо день еще не испорчен ненастьем. По мосту Ватерлоо снуют экипажи и телеги, лошади и люди: одни спешат проникнуть в утробу огромного города, другие торопятся выбраться из нее. Брайди шагает мимо церкви Св. Иоанна и вокзала Ватерлоо, мимо пивоварен, типографий и сыромятен, идет к Кеннингтонской дороге, направляясь туда, где воздух чище. Детская коляска миссис Аккерс плавно скользит по мостовым. Время от времени Брайди останавливают прохожие. Они заглядывают в коляску, чтобы поворковать с малышом, и разочарованно отходят, не увидев в ней здорового пухлого карапуза.

Руби вышагивает рядом со смущенным почтительным видом новоявленного отца, жестом предупреждает о выбоинах и ухабах впереди, бросает свирепые взгляды на экипажи и повозки, которые проезжают слишком близко к ним. Они оставляют позади Кеннингтонский парк и церковь Св. Марка. Брайди украдкой смотрит на Руби. Поймав ее взгляд, он улыбается в ответ. Его глаза, обращенные на нее, полнятся добротой и страстью. Ее вдруг пронзает щемящая боль сродни печали. Если бы он не был покойником и она была расположена… Так ведь она и расположена. Ей даже представляется, как ее жизнь начинается и кончается вместе с ним. Руби заявляется домой пьяным, прямо в ботинках падает на постель… Ссоры и примирения! Орава темноглазых ребятишек, что она ему родила. Они стареют вместе. Ей привычны его прикосновения, его мысли, дыхание. Кончиками пальцев он убирает с ее лица выбившуюся прядь, его губы обжигают ее шею. И Брайди захлестывает сожаление: потому что невозможно связать свою жизнь с мертвецом. Внезапно влажный блеск заволакивает ее глаза – наверно, из-за того, что воздух посвежел.

Прогулка ей на пользу. Полдень только миновал, погода ясная, ветреная. Брайди идет по Брикстонской дороге, толкает перед собой детскую коляску с диковинным грузом, направляясь к церкви Св. Матфея и Брикстонскому холму. Ее путь пролегает мимо таверны «Белая лошадь» и приятного глазу неровного ряда домиков. Над макушками деревьев виднеются крылья мельницы. Сразу же за ней находится женская тюрьма, еще дальше – водопроводная станция.

Руби украдкой смотрит на Брайди. Поймав его взгляд, она улыбается в ответ. В ее глазах чертовщинка и бог знает какие мысли. За одно это он готов ее поцеловать. Она идет быстро; вдовий чепец и черный капор соскользнули с головы на спину. Плащ она сняла, и теперь он, свернутый, лежит на полке под коляской, что дает Руби возможность любоваться очертаниями ее изящной фигуры, движениями упругого тела, ее легкой грациозной поступью. Ни дать ни взять горделивая мать. По губам Брайди снова скользнула улыбка, ее зеленые глаза блестят. Неужели в них слезы? Решилась бы она, отбросив благоразумие, кинуться ему в объятия, выплакать у него на груди свою боль? Ему представляется, как его жизнь начинается и кончается вместе с ней. Он приходит домой пьяный, прямо в ботинках валится на постель, она ругается, они скандалят и милуются, он поет ей серенады. У них орава шумных ребятишек – да чтоб с зелеными глазами, прошу Тебя, Господи. Она сидит перед очагом, держит на коленях малыша; на стене пришпилен его портрет – вырезка из журнала «Иллюстрированные лондонские новости» [29]. Брайди. Они стареют вместе. Ему привычны ее прикосновения, ее голос. Кончиками пальцев он перебирает ее огненно-рыжие волосы. Тыльной стороной ладони Руби быстро отирает глаза – наверно, воздух свежеет, вот и защипало – и замечает, что впереди их ждет неровный участок дороги.

* * *

Мельница Прадо – вторая в ряду. Первая – работает, имея полное оснащение: верхний и нижний жернова, передаточный механизм и тормозное колесо, валы и вращающие паруса. Девчонкой Брайди вслед за Валентином Роузом поднималась на самый верх той мельницы, на цыпочках крадясь по лестнице мимо мельника, и там воображала, что они сидят в бочке на самом верху корабельной фок-мачты. Они ложились на пол и слушали, как полощутся паруса и скрипят веревки. Раскинувшиеся внизу поля были морем; трава, которую ветер пригибал то в одну сторону, то в другую, обозначала приливы и отливы. Суррейский исправительный дом (они знали, что скрывается за этим названием) они принимали за приближающийся вражеский корабль. Эй, на палубе! А заключенные были для них грозными пиратами! Или порой тюрьма была просто пришвартованным судном, отягощенным грузом обреченных душ.

Некогда мельница Прадо выглядела так же, как ее справная соседка, но крылья давно перестали вращаться, и, сколько Брайди помнила, крышу все собирались залить битумом. В центральной части сооружения окна располагались беспорядочно, но под самой крышей шли по кругу и были обнесены балконом, что делало мельницу похожей на маяк. Благодаря обилию окон в лаборатории Прадо, занимавшей верхний ярус здания, всегда было много света и воздуха.

Сегодня в окнах лаборатории не видно силуэта Прадо. Хотя, возможно, он откуда-нибудь и выглядывает, ибо его монокль нередко направлен на окружающий ландшафт. Из своего «паноптикона» [30] на Брикстонском холме Прадо обозревает весь Лондон. Из северо-восточного окна он видит ленту Темзы и в ее излучине – тюрьму Бентама. От здания парламента Бэрри [31] его взгляд скользит вдоль Темзы до Ковент-Гардена, потом до Денмарк-стрит, охватывает Блумсбери, где обитают его враги из Королевского фармацевтического общества. Стоит ему чуть повернуть голову вправо, и взору его открывается убегающая на восток старая древнеримская дорога.