Только правда и ничего кроме вымысла - Дана Вачон

но после первых слов ничего не разобрать. Это началось после смерти мамы. В конце он совсем сник.

– У него просто были сбои, малыш.

– Глюки?

– Да, глюки, – ответил Родни. – Взгляни на слонов, вон там, внизу. Кто-то исчезает, кто-то появляется, пока мы говорим. Но все можно запостить и зафиксировать. Посмотри на звезды. На луну. Ты когда-нибудь видел такую четкую луну? У них многое получилось. – Родни сделал красноречивую паузу. – Прямо как у твоего отца.

Керри прослезился.

– Показать тебе еще один маленький глюк? – спросил Родни с озорным блеском в глазах.

Он встал, повернулся и приподнял лоскут, которому отводили роль хвоста.

– У меня нет задницы! Меня оставили без задницы! Каждый день я съедаю половину своего веса, и мне нечем срать.

Они снова вместе, два преданных друга. Их смех разносился по павильону, отдавался эхом. Казалось, так будет всегда. Компьютеры смотрели и слушали, стараясь не упустить ни малейшего шороха.

Керри и Родни бродили по цифровой саванне, как Гильгамеш и Энкиду, и делились воспоминаниями. Лонштейн посмеивался над рассказами Керри о своем детстве – как попал в заложники к мальчику с игрушечным ружьем в Торонто, как в одиннадцать насиловал маленький зеленый коврик в родительской спальне и его застукали за этим занятием.

Расставаться с Родни стало тяжелее. По ночам Керри лежал в гостевом номере на аскетичной кровати, смотрел CNN и сомневался в реальности событий на экране.

На пост президента баллотировался миллиардер, игорный магнат. Предвыборная борьба велась методами клеветы и оскорблений. Кандидат жил в двухуровневом пентхаусе в высотке в Вегасе и там же содержал целый этаж проституток. Ничего предосудительного с точки зрения законов штата Невада… Пока мужчина не психанул и не распустил руки. Один судебный процесс превратился в десятки, из прошлого возникали все новые женщины, снимки синяков на шеях и сломанных носов, истории удушения до полусмерти. Запугивание потерпевших и их родных. Однако снимки и интервью, вместо того чтобы поставить крест на карьере, лишь подогрели интерес к кандидату. Избирательный штаб нашел общий язык с защитой: женщин признали ленивыми миллениалками, неспособными адаптироваться к возрастающим требованиям профессиональной среды. Рейтинг кандидата подскочил.

В это же время в New York Times вышла статья о том, что военные летчики зафиксировали сближение со сверхсовершенными НЛО, что в многочисленных правительственных сооружениях в окрестностях Лас-Вегаса хранятся обломки тарелок и неизвестные науке странные металлы. После небольшого обсуждения в Twitter история затерялась на фоне себе подобных. Новостные события – фарс из мешанины жанров и невразумительные сюжеты – стали давить на психику. Разве могли они сравниться с тем, что происходило в павильоне? С комедийным шедевром, глубина образов и сюжетов которого окрыляла и побуждала к размышлениям гораздо больше, чем то, что в последнее время Керри считал реальностью.

В павильоне время ведет себя странно.

Дни кажутся месяцами.

Времена года сливаются в одно целое.

Солнце клонилось к закату.

Друзья разбили лагерь у маленькой речки и развели костер. Керри давно уже забыл про сценарий и предвкушал близкую и безоговорочную победу. Вместе они одолеют королеву гиен. Больше никто не посмеет нарушить сон младенцев-бегемотиков. Они вернут рыбу в водоемы и манговые рощи. А вдобавок побьют рекорд летнего кинопроката.

Поразительное единство эго и самости. Керри мечтательно засмотрелся на саванну, над которой сгущались вечерние сумерки, как вдруг услышал возбужденные смешки.

– Похоже, у кого-то вечеринка…

– Тсс! – Родни озадаченно пошевелил крохотными ушами и прошептал: – Мне ли не знать, что такое вечеринка, малыш. Это не вечеринка, поверь мне.

Мерзкие смешки гиен заполняли каждый уголок павильона. Программисты, словно тюремные психиатры, наблюдали сквозь одностороннее стекло. Несколько месяцев они писали код для этой сцены и теперь ждали, что победит, – инженерный разум или человеческий. Осталось только перегнать и вложить данные в мейнфреймы.

Гиены сверкали глазами из зарослей. В янтарных радужках посреди бездонной пустоты плясали огоньки костра.

Две пары глаз.

Пять.

Семь.

Из темноты выросли восемь слюнявых гиен, с коростой и пятнами засохшей крови на шкурах. Что Лонштейн дал, то и взял – в знак почтения к первому Гильгамешу, потрясенному смертью Энкиду.

– Родни! – воскликнул Керри, не слушая голос в ухе.

Гиены хлынули со всех сторон потоком скрежещущих зубов и меха.

Родни, верный до конца, вскочил на ноги и принялся размахивать огромным рогом. Он расколол череп одному зверю, хмыкнув: «Упс!» Другого с шуточками подбросил в воздух:

– И это все, на что ты способен? Из тебя боец как из розового фламинго!

Две гиены, приняв вызов, запрыгнули Родни на шею. Они царапали ему глаза, кусали за уши. Керри во все стороны размахивал клюшкой для гольфа, стараясь отогнать хищников, но их только прибывало. Они наскакивали на Родни, впивались клыками в его мягкий живот, разрывали кишки. Кровь брызгала в свете костра. Керри рыдал, взывал к судьбе и к диспетчерской.

– Что, б, происходит? Это уже слишком!

Лэнни Лонштейн упивался собственной гениальностью. Он знал, что в финальной сцене Джиму будет страшно, но сейчас, затаив дыхание, наблюдал, как тот борется за жизнь, поверив в реальность происходящего. Что бы он ни делал, но нарратив требует одного: Родни погибнет, а Джим останется в живых, но уже никогда не будет прежним.

– Меня! Возьми меня! – закричал Керри так искренне, что никто не посчитал бы банальностью эту придуманную на ходу реплику.

Цифровые движки почуяли приближающуюся кульминацию.

– Продолжайте, – Лонштейн поручил программистам выпустить тринадцатого зверя и на этом завершить сцену.

Жуткое гигантское чудовище внезапно выскочило из-за спины. Королева гиен – не клыки, а ножи для стейка, демонический взгляд, реалистичный настолько, что Керри намочил комбинезон. Гиены пировали на бедном Родни, и чем громче они гоготали, тем сильнее нарастала печаль, пока наконец не хлынула, как разлившаяся в паводке река, на руины, отделяющие переживания в павильоне и мир за его пределами.

Гиены постепенно исчезли.

Носорожья форма Родни лежала в траве, истекая кровью. Дыхание участилось, взгляд больших выпученных глаз изо всех сил цеплялся за жизнь.

– Родни, – прошептал Керри, поглаживая кусок пенопласта, который считал телом своего друга.

Звуки собственного голоса вернули его на много лет назад, в палату больницы Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, где лежал Дэнджерфилд, жадно глотая воздух так же, как и сейчас. Керри наклонился и подарил другу последнюю шутку:

– Не волнуйся, Родни, я расскажу всем, что ты и в самом деле гей. Общество больше не осуждает такие вещи.

Аппараты загудели, прибежал медперсонал. Дэнджерфилд зашевелил губами: хотел что-то сказать, но не смог.

Носорог Родни сомкнул веки.

Его туловище растворилось.

Звуковая дорожка постепенно затухла.

Шелест травы исчез, остался лишь чистый гул кондиционера.

– Где Родни? – возмутился Керри. – Верните его.

– Нельзя. – В ухе прозвучал голос,