Убийство в кибуце - Батья Гур

Она снова стала рассказывать о детских годах Оснат, о том тепле, которым ее пытались окружить Срулке и Мириам, о ее приступах депрессии и эскападах.

— Когда у нее умерла мать, я пыталась всеми силами заставить ее пойти на похороны, но все было безуспешно. Она ни разу не вспомнила о матери. Но однажды… — Голос Дворки стих, и она в замешательстве посмотрела на Михаэля. — Это не имеет значения, — с трудом произнесла она.

— Что не имеет значения?

— Не хочу говорить о мелочах, которых хватает в любом кибуце.

— Нет уж, давайте поговорим! — стал настаивать Михаэль.

Дворка замялась:

— В таких мелочах всегда есть что-то уводящее в сторону и грязненькое.

— В убийстве тоже есть что-то грязненькое, — ответил Михаэль, не понимая, откуда вдруг появились эти слова.

— Я бы не стала так быстро отметать версию самоубийства, — сказала Дворка.

— Это мы обсудим позже. Так что случилось однажды?

— Не однажды, — призналась Дворка. — Несколько раз, и в прошлом году тоже. — Скупо и с отвращением она рассказала о якобы имевших место связях Оснат с мужчинами кибуца, о скандалах, которые закатывали ревнивые жены. — Внутренняя сила, которая жила в Оснат, возбуждала основные инстинкты, — сказала она тихим голосом, — поэтому нет ничего удивительного в том, что к ней оказался неравнодушен Боаз. Были и другие, но это не интересно. Если вы не погрязнете в трясине мелких фактов, то сможете увидеть, как Оснат переделывала себя в монашку. В настоящую монашку. Фанатичную, даже опасную.

— Опасную, — повторил Михаэль.

— Для самой себя. Опасную для самой себя. Одержимую. У нее никогда не было качеств лидера, но ей хотелось все изменить, перевернуть все с ног на голову, оставить свой след. Ей противились, и она не могла с этим мириться. Даже ее идеи не воспринимались.

— Например? — потребовал Михаэль.

— Например, совместное проживание родителей и детей, хотя для других кибуцев в этом ничего радикального нет. Оснат хотелось выделить в отдельную группу стариков, создать «дом для старшего поколения», как назвала его Фаня, и это вызвало серьезную оппозицию.

— Почему ей этого хотелось? — спросил Михаэль, искавший подробности, имена, старавшийся понять, о чем Дворка не хочет с ним говорить.

— Мы видели, что происходило. Население кибуца старело, поэтому нужно было что-то делать. Некоторые изменения были важны и желательны, но мы понимали, что этот план скрывает тайные цели — отделаться от стариков, как это уже было в нескольких кибуцах. К этому всему прилагались еще и экономические расчеты. Многие люди моего поколения, стоявшие у основания кибуцев, уже отошли от дел, некоторые больны, но все до сих пор хотят участвовать в принятии решений. Для меня все, что она затевала, казалось несуразным, и я ей об этом говорила. Но дело в том, что за ее планы все равно никто бы не проголосовал. — Дворка поджала губы.

Михаэль упрямо хотел продолжить разговор о личной жизни Оснат.

— Да, — сказала Дворка, — положение секретаря кибуца предполагает наличие недругов, особенно если ты отличаешься отсутствием гибкости, а Оснат понятия не имела, что такое быть гибкой. Однако ее личная жизнь была безупречной, если не считать ее социальной изоляции, о которой я иногда с ней говорила, начиная с девятилетнего возраста. — Дворка улыбнулась, но при этом только чуть дернулись уголки губ и слегка задрожали увядшие щеки. — Даже в детстве она старалась оградить свою жизнь от вмешательства других людей. Но ее смерть — это не происки врагов в вульгарном понимании этого слова.

— Она была замужем за вашим сыном, — сказал Михаэль, решивший, что пора переходить к этой теме.

— Да, — подтвердила Дворка, — она была замужем за Ювиком. Психологи могут сказать, что благодаря этому она еще глубже внедрилась в структуру кибуца, чтобы разрушить его. Но она сама даже не подозревала об этом. Ювик был особенным человеком. — Она произнесла это без выражения, как будто говорила о ком-то незнакомом. — Все матери говорят о своих детях одно и то же, но Ювик был особенным, настоящий трудяга, человек удивительной чистоты, для которого не было ничего дороже родины. — Михаэль молча выжидал. — Мы его так долго ждали. Я потеряла двоих детей до того, как он родился. Об этом даже Оснат не знала. Да, ужасное было время. О том времени вы можете прочесть брошюру, которую мы выпустили к юбилею кибуца. Но и после этого вам все равно будет трудно что-либо понять. Лишения, засуха, голод. Особенно голод и тяжелый труд. Иногда по двенадцать часов без отдыха — расчистка земли, пахота, строительство. Летняя жара, холод зимой, нищета и голод. Мужчины ослабевали от голода и тяжелой работы. Иногда беременной женщине доставалось только два куска хлеба и пол-яйца в день, да немного оливок. — Михаэль закурил сигарету, не сводя глаз с Дворки. — Не забывайте еще болезни. Жаль, что для вас это только история, литература… Когда я теряла детей, люди начинали избегать меня так, как они избегают меня сегодня. В те годы, если мне навстречу попадалась женщина, то она старалась перейти на другую сторону и удалиться в противоположном направлении — особенно те, кто недавно родил ребенка. Людям трудно смотреть в глаза чужому горю. Но мы выжили, а потом появился Ювик. То, что вы мне рассказали про Аарона Мероза и Оснат, было для меня большой неожиданностью, — вдруг произнесла она, немигающее глядя на Михаэля. — Аарон был необычным мальчиком. Его история — лишнее подтверждение тому, что человеком можно стать, только имея под собой солидную основу. Это был замкнутый мальчик, очень привязанный к Оснат. Когда она переехала к Ювику, он пережил тяжелый кризис. — Дворка еще добавила, что все эти годы чувствовала себя виноватой перед Аароном и что даже успехи Аарона в «большой» жизни за пределами кибуца не успокоили ее совесть. Мириам, жена Срулке, была простой, работящей женщиной, всю свою жизнь она провела на кухне, а кормить такое большое количество людей, да еще в трудные годы, — дело далеко не легкое. Поэтому она не могла много дать Аарону. — Поймав себя на том, что ее воспоминания стали многословными, Дворка умолкла.

— Вы говорили о Мириам в связи с Аароном и Оснат, — после паузы напомнил Михаэль.

— Да, — задумчиво ответила она, как будто потеряла свою мысль, — Мириам не догадывалась, какими одинокими были эти двое. Нам удалось удержать Оснат, но мы потеряли Аарона Мероза. Как я уже сказала, у нее была явная тяга к аскетизму. Кроме того, было что-то болезненное в ее половом воздержании и нежелании что-либо переживать. Это было не принципом, а естественным проявлением чего-то такого, перед чем я оказалась бессильной. Особенно когда она всю свою энергию и страсть направила на идеологию. В этом было что-то деструктивное не только для нее, но и для всех нас, для всего кибуца. Что-то нездоровое…

— Ты был прав — никогда не знаешь, как будут развиваться события, — сказал Михаэль Махлуфу Леви, заглядывая в кабинет, чтобы забрать сигареты и личные вещи. — Передай, что я буду поздно, — добавил он. Во взгляде Леви он прочел насмешку: «Успокойся, я знаю, что мне делать». Но Михаэль уже сбегал по лестнице вниз, слыша, как лязгнула за ним железная дверь. В этот момент он снова готов был утверждать, что Леви похож на дядюшку Жака.