📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгРазная литератураХолокост: вещи. Репрезентация Холокоста в польской и польско-еврейской культуре - Божена Шеллкросс

Холокост: вещи. Репрезентация Холокоста в польской и польско-еврейской культуре - Божена Шеллкросс

Холокост: вещи. Репрезентация Холокоста в польской и польско-еврейской культуре - Божена Шеллкросс - Читайте книги онлайн на Hub Books! Бесплатная библиотека с огромным выбором книг
Читать книгу

Воспользуйтесь возможностью ознакомиться с электронной книгой Холокост: вещи. Репрезентация Холокоста в польской и польско-еврейской культуре - Божена Шеллкросс, однако, для полного чтения, мы рекомендуем приобрести лицензионную версию и уважить труд авторов!

Краткое представление о книге

Разграбление бесценных произведений искусства в военное время – хорошо разработанная тема исследований и публицистики. Вожена Шеллкросс фокусируется на близком, но не тождественном вопросе: значении «обычных» предметов – кастрюль, очков, обуви, одежды, кухонной утвари – материальных остатков некогда жившей реальности, которые автор читает как культурные тексты. Шеллкросс описывает способы репрезентации объектов Холокоста в польских и польско-еврейских текстах, написанных во время или вскоре после Второй мировой войны. Материалом исследования стали произведения Зузанны Гинчанки, Владислава Шленгеля, Зофии Налковской, Чеслава Милоша, Ежи Анджеевского и Тадеуша Боровского. Сочетая внимательное прочтение избранных текстов с критическим анализом различных философских и теоретических подходов к природе материи, исследование Шеллкросс расширяет современный дискурс о Холокосте, охватывая то, как живут скромные, обычно упускаемые из виду объекты материальной культуры в восприятии писателей.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 62
Перейти на страницу:

Божена Шеллкросс

Холокост: вещи. Репрезентация Холокоста в польской и польско-еврейской культуре

В память о моей матери, Эльжбете Мондрой, которая в 1940–1945 годах была на принудительных работах в Берлине, и моем племяннике Хуберте Мондром (1982–2010)

Bożena Shallcross

The Holocaust Object in Polish and Polish-Jewish Culture

Indiana University Press 2011

Перевод с английского и польского Марии Крисань

© Bożena Shallcross, text, 2011

© Indiana University Press, 2011

© M. Крисань, перевод с английского и польского, 2022

© Academic Studies Press, 2022

© Оформление и макет. ООО «Библиороссика», 2022

Введение

Тотализированный объект

Нас теснят, окружают вещи, предметы, мебель, беспорядок – эта мертвая фауна, которая увеличивается с годами, беспокоит при переезде, считается необходимой для жизни. Никогда прежде во время этой войны человек не был так жестоко лишен окружения вещей, среди которых он живет.

Казимеж Быка

…познание хотя и должно отображать пресловутую фатальную прямолинейность последовательности побед и поражений, однако при этом должно обращаться и ко всему, что не было охвачено этой динамикой, а было утрачено по дороге, – к тем, так сказать, отходным материалам и слепым пятнам, которые ускользнули от диалектики. <…> Теория вынуждена обращаться к неправильному, непрозрачному, неохваченному – тому, что хоть и несет в себе по определению нечто анахроничное, однако не растворяется в устаревшем, поскольку подставило подножку исторической динамике.

Теодор Адорно, «Minima Moralia. Размышления из поврежденной жизни»[1]

Объективизация Холокоста как текста

Холокост ассоциируется у нас с человеческой трагедией. Поэтому горы предметов, награбленных у убитых владельцев, кажутся менее важными и их историям не придается значения. Однако со временем материальные остатки – украшения, обувь, одежда, даже волосы жертв – стали доминирующей метонимией Холокоста. Помещенные в музеи или мемориальные комплексы и упорядоченные профессиональными кураторами, эти предметы теперь выступают как наиболее убедительная и осязаемая реальность Холокоста. Эти сохранившиеся предметы, если относиться с должным уважением к их подлинности, подтверждают факт геноцида. Обычные и скромные вещи наделяются уникальной репрезентативной силой: награбленные или обмененные на жизнь, они – источник многочисленных нарративов Холокоста.

В большинстве случаев биография предмета продолжается до тех пор, пока он сохраняет способность служить своему владельцу. Один из внушающих беспокойство эффектов, вызванных экспонатами в музеях Холокоста, заключается в обратном: зрители сталкиваются с безжизненными вещами, которые были в пригодном состоянии разлучены с их владельцами, и, таким образом, не только видят в этих покинутых предметах трагический конец их владельцев, но и считывают истории нарушенной близости и вынужденного расставания. Поскольку Холокост уже отделен от нас временной дистанцией, его близость менее ощущается, его материальные остатки и нематериальные следы проявляются в основном через метонимию, которая позволяет этим фрагментам говорить от имени существовавшего в прошлом целого. Напряжение между такими собранными материальными остатками и их первоначальной функциональностью подчеркивает силу метонимии: это напряжение связывает память о Холокосте с разнообразными процессами последующей эпохи, в ходе которых уцелевшие предметы рассказывали о человеческих жизнях и о том, как эти жизни закончились. Зритель подходит к материальному наследию Холокоста, чтобы распознать его метонимические конфигурации и тем самым задать вопросы о его постижимом значении.

Институционализированная демонстрация этих предметов в местах смерти противоречит как их первоначальному назначению, так и тому, что они свидетельствуют о сильном желании человека жить; в конце концов, их владельцы несли эти вещи в места назначения, чтобы использовать в будущей жизни в этих местах. Любого, кто рассматривает материальное наследие Аушвица-Биркенау, прежде всего поражает повседневность и практичность выставленных предметов – практичность, обусловленная требованиями выживания. Среди хаоса чемоданов, кухонной утвари, обуви не найти полотен, написанных старыми мастерами, или каких-то ценных коллекционных предметов. По сей день это столкновение между надеждой бывших владельцев на жизнь и их неминуемой смертью продолжает создавать символическую суть предметов Холокоста.

В тот момент, когда жертвы, вынужденные покинуть свои дома, должны были быстро и окончательно принять решение о том, что взять с собой, их потребности были действительно базовыми. Люди брали с собой теплую одежду, еду и символические памятные вещи, такие как семейные фотографии, но оставляли мебель. Драгоценности и твердую валюту держали рядом с телом или прятали в нем. После попадания в гетто, центры уничтожения или концентрационные лагеря жертвы и их имущество подвергались еще одному процессу сегрегации и уничтожения[2]: сперва их лишали имущества, а затем и жизни. Затем образовавшуюся массу награбленных вещей вновь сортировали перед отправкой под надзором спецподразделений в рейх. Некоторые остатки, хранившиеся в казармах по всей гитлеровской Европе, были разграблены после войны и впоследствии – в уменьшенном, но все еще ужасающем объеме – послужили материальным доказательством того, что Холокост не был плодом коллективного воображения.

Незаконное обогащение рейха для поддержания его военных усилий размыло четкие различия между коллекционированием и накоплением[3]: в то время как коллекционирование связано со сферой культуры, акты накопления и наживы свидетельствуют об обыденных нуждах. По мнению Жана Бодрийяра, накоплению присущи избыток и беспорядок [Baudrillard 2003: 33]. Хаотичная перегруппировка предметов, накопленных нацистами, в сочетании с их агрессивными антикультурными представлениями, достигла кульминации в 1942 году в Париже, где было сожжено огромное количество произведений искусства, созданных ведущими художниками-авангардистами[4]. Культурологи Джон Элснер и Роджер Кардинал не делают различия между коллекционированием и накоплением, поскольку для них механизм коллекционирования является неотъемлемой частью тоталитарных систем в целом и нацизма в частности. Поэтому они утверждают, что «Холокост – это предельный случай коллекционирования»[5]. Однако для них извращенный нацистский импульс к собиранию ограничивается исключительно произведениями искусства и овеществленными человеческими существами; такой подход упускает из виду нацистские планы по накоплению повседневных вещей. Я утверждаю, что, когда нацистский проект «коллекционирования» превратился в сбор и переработку награбленных предметов повседневного обихода и даже трупов, такое коллекционирование выродилось в безотчетное накопительство.

Новый поворот в анализе материального мира Холокоста наметился в 1990-х годах, когда в результате системных изменений в Центральной и Восточной Европе застопорившийся ранее процесс реституции еврейской собственности набрал темп. Запутанная проблема законного владения и сомнительного происхождения памятников культуры потрясла мир искусства, побудив музееведов и арт-менеджеров скрупулезно отслеживать и восстанавливать происхождение музейных фондов. Юридические действия, приведшие к лишению права собственности, дополнялись ее возвращением[6]. В Польше реституция началась

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 62
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?