Бумажные книги Лали - Федор Кнорре

Прекрасная Дама вынула из сумочки носовой платок и молча протянула его девочке.

Та огрызнулась мокрым, хлюпающим голосом:

— Это чего?

— Так. Платок.

— У меня у самой десять штук. На что мне! — Оффи с силой протерла мокрые глаза грязными кулачками. — И вообще, я никогда не реву!.. Я не из тех…

— Просто высморкаться.

— Можно подумать, как будто… ну, давайте.

Она высморкалась, сложила платок и поспешно сунула его обратно в сумку Даме. Умяла на самое дно и отвернулась, как будто ничего и не было.

Мало-помалу все успокоилось. Шел снег. Хрустело печенье, и звякали чашки. Целая стая маленьких птичек с хохолками и очень длинными розовыми хвостиками промчалась в воздухе и скрылась в раскрытом окне второго этажа.

— Да! — заговорил Финстер. — Да!.. Безусловно, да! Действительно, так. Я определенно в эти тяжелые дни замечаю: в обществе множества наших нестарых друзей мне все представляется не в таком уж мрачном свете. Вы знаете, я свыше пятидесяти лет работаю в различных Центрах Связи. Мы все искали связи с иными планетами. Вышло не совсем так, как мы надеялись. Но последнее время у меня ощущение, что нам все-таки удалось установить прочную связь, взаимопонимание… словом, контакт между двумя планетами. Они плавали в некоем своем Космосе рядом, но отдельно. А сейчас мы как будто вместе. Мы старые, и вот эти ребята, извините…

— Валяйте, так нас и называйте, — великодушно разрешил Фрукти. — Вы тут что-то верно подметили.

— Спасибо, я так и буду вас называть при случае. Все началось с Лали. Когда мы были с ней в Башне. Я, старый, опытный, возможно, несколько… м-м… суховатый человек, руководитель Центра «Финстерхорн» — словом, обыкновенный человек, вдруг был просто обожжен чувством, что в то же время я и есть тот самый бедняга с ошейником на железной цепи. Мне стало невыносимо тяжко. Мне стало душно от железа на шее. Жестко лежать на камне. Испытал горькую обиду. Яростное возмущение. Глубокое братское сочувствие, как будто тот прикованный человек протянул мне через века какую-то нить связи времен. И я должен ее принять. И должен нести и передать ее дальше. И все это каким-то образом сумела так ослепительно ярко мне передать эта девочка! Девочка, которую зовут…

— Знаем, как ее зовут! — закричали со всех сторон. — Знаем! А где она? Вызовите ее!

— Право, не знаю… — нерешительно сказал Прат. — Я боюсь вмешаться не вовремя… Ну хорошо, не галдите, я попробую.

Он вынул из кармана и положил на стол коробочку, нерешительно протянул руки. Щелкнул рычажком и тихонько позвал:

— Лали!.. Лали!.. — подождал, послушал долгую минуту и отключился.

— Что такое?

— Что случилось?

— Ее там нет?

Прат поднял руку, останавливая шум:

— Тихо. Она там. Я слышал ее голос. Она занята, надо подождать.

В ответ охнул общий многоголосый вопль досады и разочарования.

Как только все снова приутихло, все услышали тоненький, но довольно зычный голос Оффи. Она воскликнула:

— Эй!.. — дернула за ухо одну девочку. — Ну-ка! — ткнула в бок другую. — Эй, ты! — дала легкий подзатыльник третьей. Обратив на себя таким образом общее внимание, она пальцем указала прямо на Прекрасную Даму и с невыразимым изумлением без конца повторяла: — А я ее узнала!.. А вы? Откуда я могу ее узнать? Ну, откуда же я вас узнала? А, откуда?

Несмотря на то, что Оффи все еще держала палец, точно ствол пистолета, нацеленным прямо в лицо Прекрасной Дамы, несмотря на некоторую грубоватую прямолинейность и бесцеремонность вопросов, в них почему-то не было ничего обидного.

Задиристая, веснушчатая, одетая, как растрепанный мальчишка, Оффи, так лихо отличавшаяся в дурацких состязаниях по шнырянию на ракетках среди старых фабричных труб, была неузнаваема.

Она твердила на все лады без остановки: «Я вас узнала! Я вас узнала?», то недоверчиво прищурясь, то внимательно настораживаясь. Все ее маленькое веснушчатое лицо то попеременно вспыхивало от восторга, то гасло от разочарования, как будто перед ней в темноте чиркали и гасили быстро догоравшие спички. Наконец, точно последняя спичка так и не погасла, Оффи просияла:

— Нет, точно, конечно же, это вы и были! Лали нам вас показывала!

— Ты хочешь сказать, Лали что-нибудь про меня вам рассказывала?..

— Нет! — задиристо оборвала Оффи. — Я всегда прямо так и говорю, что хочу сказать. Лали однажды нам всю эту историю показала. И теперь-то я вас узнала. Как сейчас вижу! Вы были в такой широкой шляпе с длинным пером, и все принимали вас за мальчика, никто не мог догадаться, что вы девочка, только страшно смелая и находчивая, и из-за этого так все там запуталось до чертиков: кто на ком хочет жениться и кто с кем будет драться на дуэли, и вы до того здорово добились в конце концов своего, что я мечтала стать хоть немножко вроде вас… Ага! Моя мама тоже откуда-то знала всю эту историю. Только рассказывала не очень-то интересно… Пока нам Лали не рассказала, тогда-то мы все и поняли. Верно!

— Ну да, ну да! — энергично закивали подружки Оффи.

— Знаю, что да, заткнитесь, дайте я доскажу… Смешно, конечно, об этом объявлять, да уж все равно. Моя мама, знаете, ух как вас любила, только она умерла и не успела мне много рассказать. Она говорила, что вы были очень красивая… ну да, как тот… девочка-мальчик в шляпе с пером. И что вы ужасно хорошо умели показывать… или представлять, ну, будто прямо почти как Лали. Хотите, я вам скажу, почему она меня так назвала: Оффи? Из-за вас! Честное слово. Она мне сама говорила!.. Что скажете? Вы были когда-нибудь Оффи?

— Вероятно, твоя мама видела меня в каком-нибудь старом фильме.

— Отчего же я Оффи?

— Может быть, Офелия?

— В точку! Значит, это вы и были. Вот здорово! Значит, вы были и эта… Офелия тоже?.. Мама рассказывала… Ой, как мне это жалко, что… вам теперь… больше лет!

— Напрасно ты стесняешься сказать, что я старая, Оффи, в этом нет решительно ничего для меня обидного.

— Да как же не обидно? Мама говорила, что эти, как их, ну, которые пишут все в рифму, поэты, в стихах вас называли «Прекрасная Дама», разве не обидно — ведь вас не могут уже увидеть, какая вы были тогда. Уже никто не напишет про вас больше!

— Зачем? — улыбнулась старая Прекрасная Дама. — Ведь они уже написали! Достаточно только самой знать, сделала ли ты в жизни хоть что-нибудь хорошее или ничего. Вот и все.

— Вы так думаете? — вдумчиво спросила Оффи. Чемпион оглядел девочку и как-то нехотя, снисходительно пояснил:

— Понимаешь ли, спортсмена ценят только по взлету его высшего достижения. И вот оно уже остается за ним навсегда. На всю его жизнь… Может, про спорт это тут некстати?..

— Ничего, ничего, совсем не так плохо сказано. — Непомник подошел и тихонько потянул Оффи за рукав. — Вот мой совет, девочка! По секрету: никогда не надо пытаться мерить музыку на метры или живопись на килограммы. Ничего не получится. Также нелепо задавать вопрос, сколько лет тому, кто написал «Гамлета» или — сколько лет той, которая некогда была и действительно стала Офелией. Им нет лет. Они не могут состариться так же, как девочке Джульетте вечно будет пятнадцать, и вечно жизнь ее будет в весеннем цвету. Вечно! Во всяком случае, до тех пор, пока люди останутся людьми!