Высшая раса - Дмитрий Казаков

– Готов!

– Пылает ли в душе вашей пламя сильнейшее, чем огонь костров? – Этот вопрос показался оберстгруппенфюреру бессмысленным, но подсказчик шептал:

– Пылает!

Дитрих проговорил требуемое и получил несильный, но ощутимый тычок в спину. В недоумении обернулся и встретился глазами с Виллигутом. Тот жестом показал, что пора двигаться вперед, к помосту.

Хильшер смотрел на него, и в глазах его извивалось и плясало пламя факелов.

– Погрузите руки в огонь, – сказал он громко. – Чтобы они очистились от скверны прошлого!

Оберстгруппенфюрер заколебался, и Виллигут зашипел из-за спины:

– Не бойтесь! Это не больно!

Выругавшись про себя, Дитрих опустил руки в поднесенную коротышкой чашу. Хотя лицо вполне отчетливо ощущало идущий от пламени жар, рукам не было больно. По коже словно скользили потоки прохладного воздуха.

В полном смятении оберстгруппенфюрер стоял и не знал, что думать. По лицу его градом катился пот, а сердце сжималось в ужасе от предчувствия момента, когда волшебство исчезнет и огонь начнет жечь руки.

Но жидкость в чаше (скорее всего, масло) неожиданно покрылась темной пленкой, и пламя потухло.

– Свершилось! – возгласил Хильшер, внимательно наблюдавший за процессом. – Наш брат готов к посвящению!

После чего Дитрих, повинуясь неотвязному Виллигуту, опустился на колени. В этом неудобном положении он выслушал длиннейшее перечисление прав и обязанностей армана, иначе – жреца-правителя. Большая часть списка, по мнению оберстгруппенфюрера, была уместна в веке эдак десятом, но никак не сейчас, но мысль эту он благоразумно держал при себе.

Перечисление закончилось, и Дитрих, стоявший с опущенной головой, ощутил плечом холодное прикосновение. В дело вступил третий из посвящающих, тот, что держал меч.

Повинуясь подсказкам из-за спины, оберстгруппенфюрер повторил присягу армана: «Клянусь вам, Господа Земли, что буду верным и храбрым, во всём буду подчиняться вашей воле и воле верховного армана, не буду иметь зависти к товарищам и все силы положу на очищение земли от грязи недочеловеков».

Слегка уставший, Дитрих поднялся с колен, надеясь, что на этом всё окончится. Но нет. Пришлось идти вслед за Хильшером и его подручными, буравя взглядом плащи, украшенные алыми крестами. За спиной шаркал подошвами Виллигут.

Когда под ногами оказались ступеньки лестницы, ведущие в главную башню замка, двор почти весь погрузился во мрак. Солдаты гасили факелы, опуская их в приготовленные бочки с водой, и меж древних стен разносилось шипение умирающего пламени.

После того как лезвие коснулось его плеча, Дитрих ощущал странную опустошенность. Мысли и чувства, что до этого момента его изрядно беспокоили, пропали, и на душе стало легко. Он механически переставлял ноги, следуя указаниям, и происходящее воспринимал как само собой разумеющуюся необходимость.

В помещении было довольно светло от большого количества свечей. Здесь плащеносцы куда-то исчезли, зато спереди оказался Виллигут с небольшим черным чемоданчиком. Он попросил Дитриха уколоть палец о маленькое острие, и оберстгруппенфюрер покорно поднял руку.

Боли он не ощутил, лишь завороженно смотрел, как крутятся колесики.

Виллигут удовлетворенно кивнул куда-то за спину оберстгруппенфюреру и со скрежетом закрыл чемоданчик.

В помещении обряды оказались еще нуднее, чем во дворе. Чем-то это напомнило Дитриху то, что происходило раз в год в Вевельсбурге. Но там всё было гораздо короче.

Здесь же, как ему показалось, он простоял на холодном полу на коленях не один час, прежде чем было разрешено подняться. Кубический предмет, вокруг которого творилось священнодействие, скрылся во мраке, и Дитриха повели в полной темноте, аккуратно поддерживая под локти.

Дорогу он не запомнил. Врезалось в память только, что ехали на лифте куда-то вниз. При этом в душе родилось вялое изумление: откуда лифт в таком старом здании?

Потом было путешествие по душным и низким коридорам. Навалилась усталость, и Дитрих едва шагал. Его практически тащили. Последовал провал в памяти, и очнулся он на узкой койке, похожей на больничную. Над головой была серая поверхность потолка. В воздухе витали запахи человеческих выделений и остро ощущался аромат нашатыря.

В мякоть левой руки вонзилось нечто острое. Дитрих нашел силы поднять голову и обнаружил, что человек в белом халате вводит ему в предплечье жидкость из довольно большого шприца.

– Что п-происходит? – спросил оберстгруппенфюрер заплетающимся языком.

– Всего лишь Посвящение, – ответил человек в белом халате и мягко улыбнулся.

В то же мгновение на тело навалилась боль. Она обнаружила себя сразу везде, от пальцев ног до макушки. Задернула перед глазами темный занавес и выдавила из горла громкий крик. Но голосовые связки были поражены судорогой, и вместо вопля получился невнятный всхлип…

На мгновение боль ослабела, а затем навалилась вновь, яростно вгрызаясь в каждую клеточку, в каждый орган.

– Так будет лучше, – сказал Хильшер, глядя на бьющееся в корчах тело оберстгруппенфюрера Йозефа Дитриха. – Он был слишком непредсказуем и своеволен. Даже фюрер не всегда мог с ним справиться.

– Истинная правда, – кивнул Виллигут. – И он будет первым арманом, прошедшим еще и через Посвящение.

– Да, арманом-сверхчеловеком, – на лбу профессора обозначились морщины. – В то время как мы всего лишь люди.

На мгновение Хильшер замолчал. Дитрих перестал дергаться, затем судорожным движением повернулся на бок, и его вырвало на пол.

– Да, – Виллигут нервно сглотнул. – Может, нам уйти? Всё равно до собственно Посвящения еще долго.

– Конечно, – кивнул Хильшер и вдруг взглянул на Виллигута. – А что с тем русским?

Взгляд верховного армана был остр, и бригаденфюрер почувствовал себя неуютно.

– Боюсь, я ошибался, – проговорил он. – Еврейские комиссары слишком долго промывали ему мозги, и даже созерцание наших ритуалов не смогло пробудить в Петере арийского духа…

– Тогда Посвящение? – спросил Хильшер.

– Иного пути нет, – кивнул Виллигут. – Завтра вечером. Раньше не сможем. Всё будет занято солдатами Дитриха.

– Да, работы предстоит много, – покачал головой Хильшер. – Но пару часов мы сможем поспать. Не будем упускать этой возможности, товарищ.

Они двинулись к лифту. Подземный зал, полный сверхчеловеческих зародышей, остался позади.

Нижняя Австрия, западная окраина города Вена

29 июля 1945 года, 00:27 – 1:25

Над Веной раскинулась бесподобно красивая ночь. Тысячами разноцветных глаз смотрело на землю небо, и приятной прохладой, полной запахов желудей, тянуло из глубин Венского леса.