Гугенот - Андрей Хуснутдинов

Звонить в регистратуру, скорей всего, было бессмысленно. О перипетиях и смыслах его заселения там наверняка знали не больше, чем он сам. Не исключено даже, что в соответствующей архивной ячейке находился листок прибытия с его паспортными данными и подписью. Да и вчерашняя администрация уже сменилась.

Подорогин прошелся вдоль бортика, поскользнулся на мокром камне и, в который раз заглядевшись на сонных рыб, подумал, что неплохо бы искупаться.

Ванная — точнее, сауна с двумя парными, бассейном, пальмами и вознесенной на пирамидальный постамент раковиной джакузи — обнаружилась за дверью аккурат в двух шагах от той ниши, в которой он провел ночь. Подорогин переступил мраморный порог лишь для того, чтобы осмотреться.

Простую, но опрятную душевую кабину он отыскал в самом конце вестибюля, по соседству с пожарным краном и нишей для уборщицкого инвентаря. По всей видимости, для уборщицы кабина и предназначалась. Шампуня, пены для бритья, зубной щетки — ничего этого в кабине не было в помине. Только треснувший черный обмылок. Поворачиваясь под колючим водопадом, Подорогин старался не выпускать из виду дверь, которую на всякий случай подпер ботинком. В зеркальце, вмазанном в стену вместо одной из плиток кафеля, маячила его оцарапанная физиономия. Стреловидную, похожую на хвост кометы ссадину на щеке он поначалу принял за грязь и даже взялся стирать ее. Так, ощутив боль, он вспомнил выстрел в землю у пропахшего мочой сруба, подставил под струю затылок и уперся в зеркальце кулаком. К черту, подумал он. Не сейчас. Пытаясь отвлечься, он стал энергично намыливать голову и грудь, но, дойдя до живота, выдавил из кулака обмылок с такой силой, что тот перелетел через перегородку. Опершись обеими руками на стену, Подорогин щурился от паразитных струй. Если бы кабинка сейчас наполнилась до краев водой и если бы вода эта схватилась крепчайшим льдом, он бы, наверное, ничуть не удивился. Все его отличие от начиненной трупом оболочки в хрустальном саркофаге и заключалось в том, что он еще был способен двигаться.

Микрокассету, подброшенную вчера Луизой Раульевной, он нащупал в подкладе пальто, когда одевался. В подклад кассета провалилась через дыру в кармане. На бумажном вкладыше оцарапанного футляра шариковой ручкой было начеркано загадочное слово «приблудей», оба торцевых язычка защиты записи оказались сломаны. Телефакс с автоответчиком и, соответственно, с микрокассетным магнитофоном он обнаружил в спальне, на столике у кровати под альковным балдахином. Зарядив кассету, он присел тут же на пуфе кофейной кожи.

Запись открывалась баритоном, методично перечислявшим по пунктам: «а) царскосельское заключение, б) козочки, в) скотское поведение караульных, г) шапочные визиты Керенского…» За баритоном следовали несколько секунд шумной тишины и помех, и, наконец, сообщение Луизы Раульевны, захваченное с полуслова:

— …пленку, сначала личным «кодаком» Николая, страстного фотолюбителя, затем, после Тобольска, когда камеру отобрали вместе с пленкой и химикалиями, на какой-то трофейный агрегат. И в Екатеринбурге, в ДОНе — Доме особого назначения, — снимали. После того как была получена депеша из Кремля с расстрельной санкцией, раздобыли вторую камеру, которую установили в подвальной комнате вместе с освещением. То было безоговорочное требование Свердлова: казнь может состояться только при условии киносъемки. Тем более что у Юровского был опыт. На первый аппарат снимал кто-то из латышей, на вторую камеру — второпях обученный молотобоец, из верх-исетских. Когда Романовы с челядью собрались в подвале, то решили, что разбужены для протокольной съемки. Безо всяких к тому понуканий они пробовали расположиться у стены именно так компактно, как располагается обычно компания перед объективом: Николай с Алексеем в центре, царица с княжнами у окна, Боткин со слугами поодаль. Чтоб всех было видно и никто никому не мешал. Николай, заинтересовавшись незнакомой системой камер, еще задал пару профессиональных вопросов оператору-латышу, на которые тот не мог или не имел желания отвечать. Сцена самой бойни практически не вышла ни на одной из камер. Ясно снято латышом лишь самое начало, когда после выстрелов Юровского Николай падает на руки сидящему цесаревичу. Потом от рикошета погас один из софитов, у молотобойца же на первых порах пленка вовсе оказалась засвечена. Однако самое главное — то, что придает обоим негативам их нынешнее баснословное значение, — получилось и у латыша, и у молотобойца: по завершении расстрела, когда раненые были добиты и установлено отсутствие пульса у всех казненных, в подвале Ипатьевского особняка остаются лежать только десять трупов. Десять из одиннадцати. Впервые недостачи хватились при погрузке тел в машину, но кто-то в горячке заметил, что мальчишку — Леньку Седнева, поваренка — решили помиловать и накануне увели из дома. Если бы Юровский со товарищи могли тогда же посмотреть пленки, они, конечно, устроили бы так, что негативы не были бы отправлены в Кремль. Но негативы везли в Москву непроявленными — все равно не было возможности обеспечить процесс и, главное, на то имелась очередная категорическая санкция Свердлова. К тому же обе камеры после расстрела были опечатаны и отряжены спецконвоем на вокзал еще прежде того, как началась погрузка тел. По-настоящему пропажи хватились уже в лесу. Именно этим было обусловлено, во-первых, что наследника решили закапывать отдельно, и, главное, разрубить трупы, хотя изначально предполагалось только обезобразить до неузнаваемости. Не то, что останки Романовых могут быть обнаружены Колчаком, но что весь мир облетит весть об их революционной «промашке» — вот чего расстрелыцики боялись пуще смерти. Вот почему, переписавшись в гробовщиков, они отработали не просто на «отлично», а так, что истинное захоронение — и то лишь в результате утечки из КГБ — было вскрыто аж в 91-м. Однако приблизительно в то же время, в 91—92-м, из закрытого архива «утекает» и копия «латышского» негатива…

На этом, хотя до конца пленки оставалось больше полбобины, запись обрывалась. Разминая затекшую спину, Подорогин пересел на кровать. Он не стал включать перемотку и слушал шум пустой ленты, пока воспроизведение не было прекращено автоматически. С обратной стороны кассеты сообщение оказалось записано на пониженной скорости, и ему пришлось повозиться, прежде чем он нашел соответствующий переключатель. С уменьшением скорости записи ухудшилось и ее качество. Голос Луизы Раульевны стал слышен как будто с большего расстояния:

— …латышская оказалась у попов. Продали, подарили — неизвестно. Да и бог с ними. Главное, что Синод теперь бодается с Кремлем на тему царского LV. А это в нынешних ценах — миллиардов восемьсот… И Синод собирается пленку, копию то есть, предать гласности. То есть ни вашим ни нашим: не хотите делиться, Чернышевского хватать будем вместе… Да почему взяли тогда на себя долги Союза? — ликвидировать пайщиков. Для чего еще в 91-м кости начали копать? — затем, что одного трупа не хватало на обеих пленках. С этим и хотели в калашный ряд к швейцарцам: гоните кровные. Заодно и за эсэсэр рассчитаемся. Но тогда, в начале девяностых, срослось и безо всяких доказательств. То есть швейцарцы и пленки, и наследницу, и экспертизу предварительную посмотрели, но сказали так: деньги возвращаем без бибиси-дискуссий и прочего говна, но только половину. Если откажетесь, то, может, получите и все. Лет эдак через триста. Когда на то будет законное судебное решение. А пока что можем предоставить продовольственный кредит. Ударили по рукам. Да впопыхах забыли про попов. Ну, или дали отходного — на семечки. Те и замахали пленкой… По привычке хотели сначала патриарха усыпить. Не вышло. А может быть, времена другие настали — от греха, подумали, подальше. Церкви, монастыри передавать подались. Даже этот, на месте бассейна, подняли. Да даже землю обещаются вернуть… И что? Долю, конечно, Синод свою укоротил, но в пропорции к уступкам: не половина от половины, а, скажем, процентов сорок. Или так: святые отцы еще пророчили восстановление монархии на миллениум. То есть не надо вообще ничего. Наливайте снова бассейн. Да здравствует Реставрация. Хотя бы в английском варианте. Чему, конечно, не только бывший совок, а и нынешний… — Луиза Раульевна закашлялась. — …не обрадуется… Помните перепохороны в Петропавловке? Попы тогда отработали по костям, как по неизвестным мученикам. Не как по Романовым. Патриарха не было. Почему?..