Подлецы и герои - Александр Афанасьев

Заехали на базар – здесь он называется Шар Шатта и расположен у старых крепостных стен, в центре города. Купил гарнитур для Люси и ожерелье для мамы, здесь добывают много драгоценных камней и есть ювелиры. Вещи грубоватые, но со своим колоритом. Надеюсь, что подарки им понравятся. Скучаю без Люси, но поговорить пока никак не удается.

Когда выходили, заметил, что оба Мака старательно прокладывают дорогу. Значит, это – есть и здесь.

Не выходят из головы дети в клетках, хотел бы забыть, но не могу. Особенно того, голубоглазого. Ему всего лет восемь, как он попал в клетку? Как вообще кто-то может торговать детьми? И как может Корона позволять такую мерзость?

МакКлюр сказал, что русские воюют с нами, они снабжают пуштунов оружием, и поэтому мы не должны их жалеть, а должны ненавидеть. Я ненавижу русских, но при чем тут их дети? Разве может человек чести поощрять торговлю детьми, пусть даже и детьми врага?

Надо обо всем рассказать бабушке, когда вернусь. Бабушка должна знать все про эту дикость, про то, что делается от ее имени. Пусть найдут тех чиновников, которые договариваются от ее имени с работорговцами, и накажут негодяев. Вообще, очень хочется поговорить с бабушкой, у меня в душе такое смятение…

И хочется поговорить с Люси.

– Ковальчек, значит…

Полковник Збаражский, в своем костюме с иголочки, улыбался во все тридцать два зуба, был чем-то доволен. Граф Комаровский, наоборот, выглядел помятым и мрачным.

– Сейчас проверим, кто такой этот… Ковальчек…

У полковника Збаражского при себе был мобильный компьютер – из тех, которые можно носить в небольшом дипломате, и там еще останется место. Маленький, легкий и в то же время вмещающий всю полицейскую базу данных.

– Этот? Подойдите поближе, граф…

Граф Ежи подошел поближе, взглянул на экран. Раскалывалась голова от дурной, сивушной водки – не помог даже выпитый утром аспирин. Графиня Елена осталась у них в поместье – университет она решила прогулять, она вообще к жизни относилась поразительно легко. Слово «долг», с которым рос граф Ежи, было ей неведомо.

Человек на экране был без очков, и на монитор падал солнечный свет из окон.

– Не уверен. На том были очки.

– Но похож?

– Возможно. Он говорил, что родился в САСШ.

– Значит, он. Пан Димитрий Ковальчек. Магистр в области химии, заканчивал Стэнфорд, при-ехал по программе международного обмена два года назад. Употребляет легкие наркотики. Неблагонадежен.

– Мне сказали, что он еще и содомит.

– Содомит? Вот как… Кто сказал?

– Не важно.

Полковник кивнул головой.

– И в самом деле, не важно. Тем более – он вполне может быть содомитом, на его родине за это нет наказания. Значит, содомит…

Пальцы полковника забегали по клавишам, внося в досье Димитрия Ковальчека новые данные.

– И что он вам предлагал, господин граф?

– Сказал, что у них на факультете химии какой-то дискуссионный клуб. Собирается молодежь, дискутирует. Этот содомит осмелился предложить прийти и мне.

– Но это же просто прекрасно! Вы обязательно должны там быть, граф.

– Мне там нечего делать. Тот, кто унижает себя общением с подобными людьми, не может считаться человеком чести.

Полковник Збаражский назидательно поднял палец.

– Высшее служение родине, граф, – переступить через себя! Переступить даже через свои понятия о чести, ради Родины! Вы думаете, что такое разведка? Я тоже был бы рад работать с высоконравственными людьми, людьми с представлением о чувстве долга. Но, увы, такие люди не интересуют противную сторону.

– Вы хотите сказать, что у меня нет представления о чувстве долга?!

– Я неправильно выразился. Конечно же, оно у вас есть. Признаюсь, я удивлен тому, как быстро они вышли на вас, это само по себе – повод для того, чтобы задуматься. Но они на вас вышли, и у меня нет другого выхода – следует продолжать игру. Вместе с вами, граф.

– Я не давал согласия ни на какие игры.

– Давали, граф, давали… Вы просто не поняли этого, но согласие дали. В нашем деле вход – рубль, выход… а выхода-то и нет. Вы ведь все понимаете…

– Что, например?

– Например, про графиню Елену. Я рад, что у вас развиваются отношения. Но она по-прежнему настроена бунтарски и готова на любые безумства.

В принципе то, что происходило сейчас, было не что иное, как вербовка агента, ее завершающий этап. Об этом написаны целые тома научной литературы, которые нельзя купить на полках, этому учат в полицейских академиях: вербовка – высшая форма полицейской и разведывательной работы. И полковник Збаражский был ее подлинным асом. Если у его коллег значительная часть агентурной сети представляла собой просто фикцию, чтобы списывать деньги из полицейского рептильного[47]фонда, то у Збаражского сеть была действующей. На полном ходу.

Но кое в чем Збаражский просчитался. Он был профессионалом, завербовавшим за свою жизнь более двух сотен человек, но среди них аристократов было всего двое, и то – из первого поколения. Как и все профессионалы, полковник был чуточку самоуверен, да и время его поджимало, а потому он поторопился пойти в атаку, не присмотревшись как следует к своему потенциальному агенту, не изучив его реакцию в различных жизненных ситуациях. Его небрежение в этом вопросе можно было бы оправдать спешкой, но в таком деле оправданий быть не может вообще. Он считал, что все люди одинаковы и предел прочности каждого не слишком отличается от других. Но так можно считать только тогда, когда ты не рос в семье высокопоставленного польского офицера. Более того – польского офицера, сознательно принявшего решение присягнуть Государю всея Руси и тем самым поставить себя и свою семью против подавляющего большинства поляков. Более того – в семье польской шляхты, в роду, из которого вышло немало знатных гусар и воевод. А граф Ежи был как раз из такой семьи. Он моментально понял, куда клонит Збаражский, – и холодная ярость поселилась в его душе. Ярость на шантажные намеки, на грязь, в которую его пытались затащить. Но он эту ярость никак не показал, он просто принял решение.

– Что вам нужно от меня? – спросил он, выдерживая тон.

– Помилуйте… я вовсе не предлагаю вам лечь в постель с этим содомитом или даже строить с ним дружеские отношения. Не желаете – ваше право. Я бы только просил вас посетить мероприятие, на которое вас позвали.

– А потом – донести?

Збаражский скривился.