The One. Единственный - Джон Маррс

Всего одно быстрое движение, и проволока обовьет ее шею, и она станет цепляться за нее, как и все остальные.

– Почему ты все время ерзаешь? – пробормотала Эми, к его удивлению.

– Извини, я думал, ты спишь.

– Я спала, но потом почувствовала, что тебе не спится. В чем дело?

– Ничего такого. Просто не могу уснуть. Все время думал о тех женщинах, смерть которых ты расследуешь.

– О жертвах.

– Да. – Он сглотнул комок. Это слово все еще оставляло неприятный привкус во рту.

– И что ты думал о них?

Кристофер хотел сказать, что помнит каждый запах и марку шампуня, которым мыла голову каждая девушка; как он вдыхал этот запах, когда, накинув им на шею проволоку, дергал их головы назад. И что с тех пор, как начал свой проект, он понял, что человеческая красота – вещь преходящая, потому что после всего нескольких дней биологического разложения все они выглядели одинаково: раздутые, покрытые пятнами, изъеденные внутри и снаружи собственными бактериями.

– Мне было интересно, что произошло у них в голове, когда они поняли, что скоро умрут, – ответил он. – О чем бы подумала ты?

Эми ответила не сразу.

– Наверное, пожалела бы о том, чего не успела сделать в этой жизни, пока у меня был такой шанс. А ты?

– То же самое, – солгал Кристофер.

Он снова поднял проволоку над ее головой и опустил туда, где та лежала под кроватью. В принципе, он может задушить ее в любой момент. Предвкушение доставляло ему куда большее удовольствие, нежели свершившийся факт.

Кристофер знал, что существенно продвинулся с проектом, который начал несколько месяцев назад, но в бочке меда, увы, присутствовала ложка дегтя. Он встретил женщину, которая ему нравилась, и он впервые в жизни влюбился.

Что совершенно не входило в его планы.

Прошло чуть больше недели с момента приезда Джейд в Австралию, а здоровье Кевина быстро пошло под уклон. Он терял аппетит и почти все время спал в своей комнате. Хотя на улице стояла тридцатипятиградусная жара, он вечно жаловался, что ему холодно, и надевал на себя несколько слоев одежды. Каждый день он глотал такое количество таблеток, что Джейд была готова поклясться: она слышит, как те гремят внутри него.

Джейд злилась, что их время вместе утекает, проскальзывая сквозь пальцы. Она не была готова к близкой развязке. Поэтому, когда Кевин бодрствовал, делала все возможное, чтобы вовлечь его в разговор и провести с ним время. Они проводили бо́льшую часть дня, рассказывая друг другу о своей жизни – до того, как она покинула Англию, а ему поставили диагноз «рак». Они часами лежали, растянувшись на диване в его спальне, глядя на компьютере классические фильмы 1980-х годов. Им было так хорошо друг с другом, что в иные моменты Джейд забывала, что их совместные дни на исходе. Стоило ей вспомнить об этом, как она пыталась представить, как изменится ее жизнь, когда его больше не будет рядом, и у нее моментально портилось наст роение.

В начале их отношений, когда Джейд жила в блаженном неведении о его болезни, беседы с Кевином стали неотъемлемой частью ее повседневной рутины: она планировала свой день так, чтобы успеть пообщаться с ним. Ставила будильник, чтобы проснуться раньше, чем нужно, и поговорить с ним, пока оба ели: она – завтрак, он – ужин. Записывала все телепередачи, что шли после 22.00, чтобы посмотреть их позже, а бо́льшую часть вечера провести болтая с Кевином.

Джейд привыкла к тому, что ее сердце трепещет, когда он присылал ей сообщение или когда на дисплее высвечивался его номер. Она знала: когда придет неизбежное, ей будет всего этого не хватать. Но еще не решила для себя, станет ли скучать по Кевину или же ей будет грустно осознать, что в этом мире жил кто-то, кто был создан только для нее.

Когда Кевин спал, Джейд лежала с ним рядом, положив голову ему на живот, и слышала, как тот поднимается и опускается с каждым неглубоким вдохом. Когда Кевин плохо себя чувствовал, она предлагала его родителям, Сьюзан и Дэну, помощь по дому или ездила в город, выполняя их поручения. Они показали ей, как работает молочная и овцеводческая ферма, брали ее с собой на грузовике, чтобы она помогла им пригнать в загон овец, и даже научили прикреплять к коровьему вымени доильное оборудование. Это был совершенно иной мир, нежели тот, в котором она прокисала у себя в Сандерленде. Но теперь к ней пришло понимание: проблемой был не город, проблемой была она сама. Что-то в тихой фермерской жизни импонировало ей. Ей казалось, что она может наконец расслабиться и быть собой.

Джейд была поражена тем, сколь близкими ей стали люди, с которыми она познакомилась всего две недели назад. И как жаль, что она не может помочь им избавиться от боли, которую они наверняка испытывали, видя, как угасает их сын… Чем больше времени Джейд проводила с ними, тем больше они как бы сглаживали ее острые углы.

Это также заставило ее задуматься о своих родителях, о той печали и разочаровании, которые она доставила им в последние годы. Джейд так долго носила в себе эту ненужную обиду на них за то, что по окончании университета они заставили ее вернуться домой, – и только теперь поняла, что это было ради ее же собственного блага. Это были хорошие и надежные северяне из рабочего класса: отец работал слесарем сборочного конвейера на автомобильном заводе, мать – в пекарне. Она же отплатила им черной неблагодарностью… Ей стало стыдно за себя.

Как рак у Кевина и боль у Сьюзан и Дэна, имелось и у нее нечто свое, от чего она желала избавиться – и ни за что не призналась бы в этом своей новой приемной семье. Увы, с каждым днем эта страсть разгоралась в ней все сильнее.

– Чему я обязан этим удовольствием? – спросил Алекс Ника, когда они уезжали с площадки для регби на его машине.

Ник сжал кулаки. От запаха влажных волос Алекса и его лосьона после бритья по его рукам как будто пробегала легкая щекотка.

– Честно? Я не знаю, – ответил он. – Просто само собой пришло в голову. Я вспомнил, за кого ты играл, и прочитал о тебе в интернете. И в следующий момент сделал Салли ручкой, чтобы она провела выходные с мамой, а сам приехал посмотреть, как ты играешь в игру, которую я совершенно не понимаю. Я переступил черту?

– Я должен бы сказать «да», но нет, ты ее не переступил.

Ник был рад это слышать. Он сидел и обдумывал свой следующий вопрос, пытаясь, прежде чем задавать его, правильно и четко сформулировать в голове.

– Наверное, это прозвучит пафосно, но я должен спросить: ты много думал обо мне с тех пор, как мы виделись в последний раз? – Ник отвернулся и стал ждать, что Алекс ответит ему, надеясь в душе́, что ответ будет положительный.

– Ты хочешь знать, думал ли я о тебе последние восемь дней, одиннадцать часов и – одну секундочку – сорок семь минут? Да, можно сказать, что иногда думал.