Картина Черного человека - Наталья Николаевна Александрова

которую я взяла с собой. Сами же говорили, что архив никому не нужен, документы эти никто не смотрит. Хотя врали, конечно, но эта медкарта уже точно никому не нужна, она свое дело сделала.

Я вылезла из архива тем же путем, только кошка куда-то пропала, так что мне некого было благодарить.

И что теперь делать? Хорошо бы навестить доктора Чугунова прямо сейчас, пока светло. А то завтра мне Петровну из больницы забрать надо, и вообще столько дел. А тут совсем близко… только с матерью нужно разобраться…

Мать на мой звонок долго не отвечала, а когда взяла трубку, я услышала разговоры на повышенных тонах.

— Чего тебе? — рявкнула она.

— Ты еще долго?

— Сколько надо!

Все ясно, она вошла в раж и теперь будет там ругаться, пока ее не выгонят.

— Меня на работу срочно вызывают, — соврала я, — так что ты уж сама отсюда выбирайся. Ничего, налегке, без сумок до метро дойдешь, — и поскорее нажала кнопку отключения.

Под чутким руководством автомобильного навигатора я свернула с Выборгского шоссе, проехала по Эриванской улице (откуда здесь такое странное название?) и выехала на улицу Якутова.

По этой улице проехала еще немного, и навигатор с явным удовольствием произнес:

— Конец маршрута!

Я удивленно огляделась.

Машина стояла напротив пустого участка, густо заросшего бурьяном и репейниками. Никакого дома на этом участке не было.

Я вышла из машины, подошла ближе и снова огляделась.

Ничего не изменилось, дом номер двенадцать не появился.

Я прошла немного вправо. Там стоял аккуратный зеленый домик под красной крышей, с нарядными ярко-красными наличниками. На углу его была прикреплена табличка с номером — четырнадцатым. Около дома не было ни души.

Тогда я прошла влево по улице.

Здесь стоял дом постарше и более запущенный, явно требующий ремонта. Зато перед ним в палисаднике еще виднелись последние вялые астры и потрепанные ветром корейские хризантемы. Тут же стояла энергичная старушка в красных резиновых сапогах и лиловой куртке с капюшоном, которая с неодобрением разглядывала свой увядающий цветник.

Увидев меня, она оторвалась от своего увлекательного занятия и спросила:

— Ищешь кого?

— А какой у вас номер дома? — ответила я вопросом на вопрос.

— Допустим, десятый, — ответила старушка, недоверчиво нахмурившись. — Так что, кого-то ищешь или просто так прогуливаешься?

— А где же двенадцатый дом? Десятый есть, четырнадцатый есть, а двенадцатого нету. А мне как раз он нужен, двенадцатый.

— А, двенадцатый! — голос старушки заметно потеплел. — Так ты, не иначе, Михал Васильича ищешь?

— Точно, именно его.

— Муж, что ли, запил? — спросила старушка сочувственно.

— С чего вы взяли? — фыркнула я. — Я вообще не замужем!

— А тогда я знаю, кто ты. Ты, наверное, племянница его из Новосибирска. Он говорил, что к нему племянница должна вскорости приехать.

Я не ответила ни да, ни нет, а только загадочно улыбнулась. Старушка приняла это за подтверждение своей догадки.

— Так он тебе, выходит, не объяснил, где его дом?

— Сказал только, что двенадцатый номер.

— Двенадцатый-то он двенадцатый, да только в другом конце улицы. Тут у нас путаница получилась, двенадцатый дом оказался после двадцать второго, а тринадцатый — после двадцать третьего…

Она помолчала и добавила:

— А Михал Васильича у нас вся улица очень уважает, потому как он из запоя может кого хочешь вывести. Вот у меня в прошлом годе Вовка запил, так запил, что не приведи господь, так если бы не Михал Васильич, так не знаю, что делать… чуть с работы его не выгнали. А еще Леонид, продавщицы муж…

Я торопливо поблагодарила старушку и припустила к машине.

Проехав дальше по улице Якутова, я действительно нашла красивый дом из белого силикатного кирпича, на котором красовался номер двенадцать.

Я подошла к калитке, позвонила.

Прошло две или три минуты, дверь дома открылась, на крылечко вышел пожилой мужчина с приятным лицом и седыми кустистыми бровями.

— Вы ведь Михаил Васильевич? — спросила я.

Мужчина посмотрел на меня строго и проговорил:

— Сколько можно повторять — я больше этим не занимаюсь! Я на пенсии, понятно? На заслуженном отдыхе! Каждый человек имеет право на отдых!

Я немного растерялась и задержалась с ответом, тогда он вздохнул и произнес более сочувственно:

— Кто запил-то? Муж?

— Да никто у меня не запил! — ответила я возмущенно. — Я к вам совсем по другому поводу!

— Никто не запил? — воскликнул мужчина радостно. — Ну, слава богу! Что же вы, девушка, мне сразу не сказали?

— Да не успела…

— Ну, если по другому поводу — так заходите… не разговаривать же на улице!

Он открыл калитку, провел меня к крыльцу и вежливо пропустил вперед.

Мы миновали прихожую и вошли в чистую, просторную, нарядно обставленную комнату.

— Чаю хотите?

— Не откажусь… — я подумала, что за чаем разговор получится более доверительный.

— Вы не представляете, — говорил Михаил Васильевич, ловко накрывая стол для чая, — вы просто не представляете, как мне надоело выводить здешних мужиков из запоя! И ведь идут и идут, чуть не каждый день… хорошо, что вы по другому вопросу! А кстати, по какому?

— Вы ведь много лет работали в «Скворе…» в больнице имени Скворцова-Степанова?

— Много, ох, много! — Он вздохнул, разливая чай и придвигая мне вазочку с печеньем. Печенье было домашней выпечки, не иначе кто-то из благодарных жен его запойных пациентов постарался.

— И в начале девяностых годов тоже работали?

— А как же! Тогда у нас очень много пациентов было. Во времена перемен количество психических расстройств всегда увеличивается. Кто-то потерял работу и впал в депрессию, кто-то, наоборот, вообразил себя олигархом…

Он замолчал, углубившись в тяжелые воспоминания, и прихлебывал чай.

Я попробовала зайти с другой стороны:

— А почему вы не отказываетесь работать со здешними алкоголиками? Почему не проявите твердость, не скажете им раз и навсегда, что вы на пенсии?

— Ох, девушка! — он тяжело вздохнул. — Я каждый раз боюсь ответственности…

— Какой ответственности? Вы же не на работе!

— Ответственность разная бывает. Бывает уголовная, бывает административная, а бывает моральная, перед самим собой… эта-то самая трудная!

Он немного помолчал и продолжил:

— В моем возрасте, знаете, частые проблемы со сном. Иногда лежу часами и вспоминаю людей, которым мог помочь и не помог. И к чему это привело. Вереницей они проходят перед моим внутренним взором. Те, кто погиб из-за моей невнимательности или некомпетентности или утратил свою человеческую сущность… думаю, что я мог тогда для них сделать — и не сделал.

Говорил он неторопливо, хорошо поставленным мягким голосом, привык, очевидно, с больными беседовать. Голос такой успокаивающий, в сон клонит… Черт, но я-то не псих!

Я пошевелилась