Суд волков - Жеральд Мессадье

Наконец, сам герцог Филипп: живые мощи на коне с огромным рубином во лбу, под черной шелковой попоной с золотой вышивкой. Шляпа, куртка, штаны, шпага, седло сверкали золотом и драгоценными камнями. За герцогом ехал паж, державший в руках шлем, тоже с рубином, таким громадным, какого еще никто не видел. Далее гордой поступью шествовали восемь лошадей, усыпанных драгоценностями.

Следом сеньоры: Иоанн Бурбонский, граф Вандомский, Эберхард, граф Вюртембергский, Иоанн, герцог Клевский, Иоанн, граф Неверский, Антуан, Старший Бастард… И за ними за всеми – богато изукрашенные лошади.

Филипп выехал вперед, чтобы приветствовать Людовика.

Именно герцог Бургундский принимал в Париже короля Франции. Какая блистательная победа над умершим королем!

Наконец процессия двинулась обратно в Париж.

У ворот Сен-Дени прево торговцев Анри де Ливр вручил королю ключи.

Затем королевский кортеж вступил в столицу вслед за кортежем Филиппа Доброго, от коего его отделял только шут, стоявший в седле на четвереньках. Сто лучников в шлемах двинулись по главной улице Сен-Дени, за ними следовали армейские герольды, оруженосцы… Потом новый глава казначейства Жан Бюро, Бернар Арманьяк, граф де ла Марш, Иоанн II, герцог Бурбонский, Филипп Савойский, граф де Брес и брат королевы, другие знатные сеньоры.

Восхищенные зеваки любовались лошадьми, более нарядными, чем принцы, и вельможами в шелках, золоте и драгоценных каменьях. Под ярким бархатным августовским солнцем они переливались тысячью оттенков, среди которых попадались и совсем небывалые, например малиново-золотистый. Из каждого уличного окна высовывались десятки любопытных, заплативших за место немалые деньги.

Наконец появился сам король на лошади под лазурным балдахином, который несли представители шести парижских цехов. Он был в костюме из белого дамаста, прошитого золотой нитью, из-под черного капюшона виднелась угрюмая физиономия – длинный нос с горбинкой и маленький капризный рот. Его никак нельзя было назвать весельчаком, и в этом он не отличался от отца. Но ведь все Валуа с детских лет жили в атмосфере страха и ненависти, вдобавок им обычно подбирали скверных жен – что ж удивляться, если они так и не научились радоваться жизни.

Толпа тем не менее приветствовала Людовика:

– Да здравствует король!

Люди подталкивали друг друга при виде такой роскоши. Однако монарх выглядел по-прежнему унылым.

По правде говоря, на трон он взошел довольно поздно, в тридцать восемь лет. Кроме того, Париж не был для него своим городом. За всю жизнь он провел в столице лишь несколько недель. Догадывался ли он, что его воспринимают здесь как чужака? Париж сам по себе отдельная страна, а этот человек не только прибыл издалека, но еще и привез в обозе другого иностранца, Филиппа Доброго, который оставил по себе у парижан дурную память.

Кортеж не слишком спешил к своей цели – собору Парижской Богоматери. Действительно, вступив в город через ворота Сен-Дени в полдень, процессия пересекла Сену только в шесть и, пройдя через мост Менял, подошла к собору спустя еще полчаса. На паперти ожидали два прелата в митрах: епископ Парижский Гийом Шартье, епископ Буржский Жан Кёр, родной брат банкира, которого отправил в изгнание Карл VII. Опять же весьма символично. А также высшие чины университета, регенты и доктора. Ну и ну! Эти важные господа доселе отсутствовали на подобных церемониях – достаточно дерзкий способ продемонстрировать независимость университета от королевской власти.

Кто-то из регентов выступил вперед, чтобы произнести приветственную речь. Но сделал это напрасно: монарх оборвал его в миг наивысшего ораторского вдохновения. Епископ Шартье протянул молитвенник: король должен был покорить клятву, данную в Реймсе, и лишь тогда перед ним откроются двери храма. Людовик пробормотал лишь первую часть, наотрез отказавшись читать вторую, ибо в ней утверждалась "каноническая привилегия" духовенства, иными словами – его независимость. Ни за что! Но он все же облобызал молитвенник. Ему протянули крест. Он облобызал и его. Наконец двери собора открылись. Органы загремели "Те Deum laudamus"[25], толпа снаружи, едва заслышав эти звуки, разразилась восторженными воплями.

Зеваки ожидали даров, иными словами – раздачи денег.

В конце этого изнурительного для него дня Людовик XI поужинал во Дворце правосудия и там же заночевал[26].

На улице Бюшри Жаку пришлось спускаться к дверям не меньше десяти раз и объяснять страждущим, что в доме нет ни единой свободной постели. Они чуть не взломали дверь. Провинциалы толпами хлынули в Париж, и приютить их всех не было никакой возможности. Постоялые дворы брали штурмом, общественные бани оставались открытыми всю ночь, чтобы дать крышу над головой хотя бы части гостей. Сдавались даже конюшни и амбары. К счастью, погода сжалилась над людьми: самые непредусмотрительные и самые неимущие смогли заночевать под открытым небом.

Госпожа Контривель наглухо забаррикадировалась у себя на улице Монтань-Сент-Женевьев.

Разумеется, все эти толпы приезжих нуждались в пропитании. Три Жаннины лавки озолотились, собирая бешеную выручку, пока провинциалы не решили разъехаться по домам. Жанна попросила Итье прислать еще суржи из своих резервов и заново закупила вина, масла и сыра, ибо все ее запасы за эти несколько дней истощились.

В каком-то смысле комета возвестила истину.

Полетели головы.

Каждый день приносил новые известия об опале. Хотя Людовик XI быстро уехал из Парижа в Тур, предварительно дав вежливый совет Филиппу Доброму вернуться в Дижон, с собой он захватил список тех, кто в чем-либо провинился перед ним, и приступил к методичному осуществлению мести.

Этьен Шевалье, главный казначей: лишился места.

Пьер д'Ориоль, распорядитель финансов Лангедока: смещен.

Антуан д'Обюссон, бальи[27]

Тура и, как уверяли, муж одной из фавориток Карла: уволен еще до коронации.

Гийом Кузино, бывший советник дофина, назначенный бальи города Руана покойным королем: в тюрьме.

Гийом Жювеналь дез Юрсен, хранитель печати: отставлен.

Первый председатель парламента Ив де Сепо: снят с должности.

Адам Фюме, врач Карла VII: брошен в тюрьму.

Робер д'Эстутвиль, прево Парижа: также брошен в тюрьму. Его брат, Жан д'Эстутвиль, начальник арбалетчиков: отставлен.