Непорочная грешница - Рексанна Бекнел

«Способна ли я его убить?» — задалась вопросом Линни. Сможет ли действовать достаточно быстро? И вообще — хватит ли у нее на это духу?

Экстон же, как ни в чем не бывало, продолжал двигаться в ней. Вверх-вниз — сначала медленно, а потом во все ускоряющемся ритме, приучая ее к этому ритму и навязывая его. Линни переняла это движение, и скоро у нее не было ни смени, ни желания возвращаться мыслями к убийству. Волосы ее рассыпались по плечам и закрыли их обоих, и Линни вдруг показалось, будто они с Экстоном играют в темноте в какую-то опасную запретную игру и вдобавок к этому вооружены — каждый своим оружием. Тем не менее, она оставалась в объятиях Экстона не только из страха перед ним. Теперь в его ласках не присутствовал гнев. Казалось, он испытывал Линни, предоставив ей все преимущества нападающей стороны. Теперь главенствовала она — к тому же ее кинжал поблескивал рядом с пульсирующей артерией у него на горле.

Хотя Линни отлично понимала, что Экстон способен в любой момент изменить ситуацию, то, что сейчас происходило между ними, вовсе не казалось ей столь уж неприятным. Пламя страсти теперь опалило их обоих, и Линни накрыло волной чувственного удовольствия. Этого она не смогла бы теперь отрицать, даже если бы и захотела. А вскоре она задвигалась на нем, повинуясь уже возникшему у нее внутреннему, собственному ритму, и осознала, что испытывает невероятное наслаждение, которым обязана Экстону.

К тому времени, когда он отпустил наконец из плена ее руку, Линни и думать забыла о кинжале. Она склонялась над ним, повинуясь тому сумасшедшему движению, которое он задавал, и уже сама жаждала продолжения этой бешеной скачки. Темп все возрастал и возрастал до тех пор, пока эмоции, овладевшие ею, не нашли выхода и она не закричала в голос.

Но Экстон не останавливался. Он продолжал ее испытывать сумасшедшей скачкой, превращая удовольствие чуть ли не в боль, пока сам не издал крик страсти и не оросил ее лоно жидким огнем.

Задыхаясь, Линни рухнула на грудь Экстона и с удовольствием почувствовала, в каком диком ритме колотится у него сердце. Более того, ничего и никого, кроме Экстона, Линни уже не чувствовала и не замечала, да и не хотела замечать.

Она видела его руку, лежавшую на покрывале, знала, он на нее смотрит и что их тела по-прежнему тесно сплетены между собой. Она чувствовала его дыхание у себя же и ощущала острый запах любовных соков, который лил от них обоих. Не замечала она одного — того, что злополучный кинжал давно уже выпал у нее из пальцев. Она даже не услышала звона в тот момент, когда кинжал ударился о гранитную плиту пола. Не заметила она и того, как зачадили и погасли свечи и их с Экстоном объяла глубокая бархатистая тьма.

И еще: погружаясь в сладостное забытье, пришедшее на смену радостям плоти, она, разумеется, не увидела — да и не могла увидеть — то озадаченное выражение, которое вдруг появилось на лице у ее мужа.

Экстон проснулся мгновенно и сразу же распахнул глаза. По своей всегдашней привычке он потянулся было за оружием, но потом осознал, что лежит в постели, и увидел рядом с собой женщину.

Тогда он зевнул и подумал, что было бы неплохо еще немного поспать. И сразу же вспомнил все. Рядом с ним его жена — дочь Эдгара де Валькура, а сам он находится в господских покоях в замке Мейденстон, который отныне принадлежит ему.

Взгляд его скользнул по силуэту лежавшей на черном меховом покрывале женщины. Она закинула ногу ему на бедро, а сам он сжимал в пальцах золотистую прядь ее волос.

И почему только он, Экстон, не наказал ее вчера, как она того заслуживала? Следовало дать ей понять, что противиться его воле смертельно опасно для кого бы то ни было — даже для жены. К тому же она пролила несколько капель его крови…

Он же сделал все наоборот. Он предавался любви с ней с такой страстью, будто это была последняя в его жизни женщина. Но она стоила того. Эта девственница так быстро постигла суть плотской любви, что ему оставалось только удивлятся.

Но он продолжал ее хотеть и сейчас, а это было достойно еще большего удивления. Или осмеяния. Грозный муж не должен до такой степени зависеть от слабой женщины. Как бы то ни было, сильнейшее напряжение в паху заставило его на время позабыть возложенных в него с детства истинах. Теперь существенным было другое — она его жена, он ее вожделел. А потому, к чему излишние умствования. Он может поступать с ней, как ему заблагорассудится, и ни кто не смеет его за это осуждать. А уж она — меньше всех.

Экстон повернулся на бок и откинул тяжелую медвежью полость, которой они укрывались. Что и говорить, с нею себя основательно потешил, правда, не совсем так, как ожидал. Он-то надеялся убить двух зайцев разом — насыть свою похоть и заодно привести ее к покорности и выместить на ней свой застарелый гнев на де Валькуров. Но вышло так, что гнев его куда-то улетучился. Помнится, когда она закрыла глаза и сделала попытку отстраниться от него, он пришел-таки в ярость, а когда она вытащила из-под перины кинжал, ему ничего не стоило ее убить.

Но каким-то чудодейственным образом его ярость превратилась в страсть. Что было тому причиной — мее мужество, слезы или пренебрежение к его оружию, — он не знал.

Его рука легла на ее спину и провела по впадинке позвоночника. Неожиданно спина под его пальцам покрылась гусиной кожей, и возбуждение, которое снедало Экстона, сделалось еще сильнее.

Пальцы Экстона скользнули по округлым упругим ягодицам, и он ощутил новый прилив желания. «Если пойдет так дальше, — подумал он, — очень скоро обнаружится, что не я главенствую над нею, а, наоборот, она — надо мной. Уж слишком сильное желание она в нем возбуждала».

Экстон нахмурился и убрал руку. Необходимо внушить этой женщине, что хозяин здесь он. Если не строгостью, то лаской. И начало этому положено, усмехнулся Экстон. Как полководец он знал, что секрет успеха во всяком сражении заключается в том, чтобы нащупать слабые стороны у не приятеля и повести атаку именно на эти позиции. Коль скоро это сработало в сражении с ее отцом, то сработает и в битве с дочерью. Совершенно очевидно, что жена его — женщина сильных страстей, стало быть, он поведет наступление на ее чувства.

Эта обретшая ясность мысль все больше нравилась Эсктону. Он привяжет ее к себе узами страсти, развив в ней хоть и вожделение к своей особе. Он превратит ее в рабыню собственной чувственности, пока она не успела сделать того же самого с ним самим. Их супружеская пастель сделается алтарем, которому она будет поклоняться.

Экстон снова усмехнулся. Супружеской постелью он не ограничится. Теперь, где бы он ни застал Беатрис, пусть даже на кухне или в саду, он будет стараться овладеть ею. Пусть все в замке знают: и как ему нравится предаваться любви со своей молодой женой, и что она при этом испытывает удовольствие.

Подобное поведение дочери явится ударом для Эдгара де Валькура, и вот тут-то он, Экстон, наконец-то будет отомщен. К тому же, как знать, возможно, эта женщина со временем его даже полюбит?