Ливиец - Михаил Ахманов

Егор опустил Ники на пол. Посыпались заказы, сопровождаемые смехом и шутками, только Павел оставался молчаливым, даже мрачным. Может быть, наше пиршество что-то ему напоминало, что-то такое, о чем он хотел бы, но не решался забыть.

Ментальный поток, исходивший от Саймона, изменился; почти физически я ощутил его тревогу.

– Возьми либро, Павел, – предложил он. – Или вот миртах гетуза, блюдо альгейстенской кухни… Попробуй, это очень вкусно!

Павел сделал отрицательный жест:

– Мне хочется другого, но этих кушаний, пожалуй, нет в меню.

Долю секунды Симург, будто придя в полное ошеломление, молчал и переваривал эту информацию, затем сухо сообщил:

– Наш комплекс гостевых жилищ связан с Инфонетом, где хранятся все – повторяю, все! – кулинарные рецепты человечества, прошлые и настоящие, принятые во всех обитаемых мирах. Возможно, вы желаете что-то из кухни негуманоидов? Тогда я свяжусь с Большим Каталогом инопланетных блюд, совместимых с человеческим метаболизмом и…

– Ни к чему с ним связываться, время тратить, – буркнул Павел. – Ты, гниль подлесная, скажи, есть у тебя паштет из лягушачьей печенки?

– Простите, что?..

– Паштет из лягушачьей печенки, – невозмутимо повторил Павел. – Еще хочу жареных мясных червячков.

Саймон расхохотался с явным облегчением, девушки, сообразив, что нас развлекают, тоже не могли сдержать смех, а Егор важно пояснил:

– Побрехоно, игра такая Эры Взлета, когда появились первые интеллектуальные компьютеры.

– А в чем суть? – спросила Ники.

– В том, чтобы в беседе с компьютером поставить его в тупик, не используя, однако, никаких гипербол, парабол и прочего невероятия. Нельзя сообщить компьютеру, что морковку рвут на дубе или что кенгуру носят ботинки – то и другое нелепица, обман, а вот паштет и жаркое, которых требует Павел, в принципе могут существовать.

– Вы в этом уверены? – тоном обиженного ребенка поинтересовался Симург.

– Я уверен. – Павел придвинул к себе чашу с арнатовым соком, отхлебнул, поморщился и вымолвил: – Ну, раз с лягушачьим паштетом напряженка, дай мне мидий с лимоном и сосиски вместо червячков. И водки, большой пузырь. Водка у тебя есть, кухарь электронный?

– Разумеется. Семьсот девятнадцать сортов, из агавы, кайяка, кобыльего молока, риса и пшеницы. Пшеничная – по русским, польским, финским старинным рецептам, а кроме того…

– Пшеничную давай, – распорядился Павел. – Русскую.

Центр стола исчез и тут же материализовался вновь, заставленный тарелками и блюдами. Среди них, словно высотная башня меж низких округлых корпусов, торчала внушительная бутылка литра на два, полная прозрачной жидкости. Павел потянулся к ней, взвесил в ладонях и с какой-то особой торжественностью разлил в четыре бокала, предупредив:

– Для девочек будет крепковато, а нам, мужикам, в самый раз.

Мы выпили. Это был этиловый спирт пополам с водой, ни приятного вкуса, ни аромата, сплошное жжение в глотке. Усилием воли я нейтрализовал напиток, и, кажется, Саймон с Егором сделали то же самое. Павел откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и некоторое время сидел в задумчивости, будто прислушиваясь к себе.

Саймон дернул его за рукав:

– Ну, убедился? Я же говорил тебе…

– Говорил! Что с того, что говорил! Я и сам знаю… – Несколько слов на незнакомом мне языке слетели с губ Павла, потом он вдруг усмехнулся, и Джемия, смотревшая на него во все глаза, ответила улыбкой. – Знаю! – повторил Павел. – Вот дьявольщина! Времена пошли – ни оттопыриться, ни опохмелиться!

Мы принялись за еду, и он снова надолго смолк. Мимо нас текли все новые и новые толпы: чародеи, свивавшие в воздухе кружево из нитей цветного огня, всадники на мамонтах, медведях и пещерных львах, римские гладиаторы, потрясавшие копьями и трезубцами, гигантский дракон, прямо из легенд Китая, на котором ехал император Поднебесной, древняя машина начала двадцатого века – похоже, паровоз, тоуэкские звери-кусты с отрядом фей и эльфов, группа горнистов и барабанщиков, наездники на голенастых птицах с Песалави. Тарелки и блюда постепенно пустели, чаши наполнялись арнатовым соком, и вскоре мы перешли к другим занятиям, столь же приятным, как завершавшееся пиршество. Ники, устроившись на колене Егора, что-то ворковала ему на ухо, Джемия и Тави шептались, поглядывая на них, а Саймон принялся рассказывать мне, где был и что делал последние сорок лет. Павел сосредоточенно опустошал бутылку с разведенным спиртом, и я заметил, что его блеклые глаза чуть-чуть затуманились.

Внезапно он вскочил, приник к балюстраде балкона и свесился вниз. Там снова цепочкой плыли гравиплатформы, и на одной из них, третьей от начала, изображалась сцена выхода на Поверхность: отверстие глубокой шахты и гигантская рука с шестью первопроходцами. Охотники: Эри, Крит, Хинган и Дамаск – были с оружием и в темных кирасах, напоминавших рыцарский доспех, Мадейра, ученый – в белой броне, а художник Дакар – в облегающем одеянии, с закрепленной над плечом видеокамерой. Довольно приличная реконструкция, но Павел, глядя на нее, кривился и недовольно бормотал: «Не похоже, дьявол!.. Вот манки трахнутые… все не то и не так… не так ведь было…»

А как? – подумал я и, выпав на секунду из реальности, связался с Инфонетом, с тем сегментом исторического мегалита, который заполняли наблюдатели с Австралийской базы. Яркая картинка мелькнула предо мной: шесть человек в одинаковой одежде, в шлемах и комбинезонах, а за их спинами – угловатый летательный аппарат и радужный пузырь силового экрана, прикрывавшего выход из шахты. Эта реконструкция была наверняка точнее, ибо базировалась на видеолентах, отснятых первопроходцами – по вполне понятным причинам само историческое деяние мы наблюдать не могли. Один из них, Дамаск, вскоре погиб, но внедрить в него психоматрицу было невозможно из-за повреждения мозговых тканей.

Вернувшись, я снова уловил тревожную эманацию Саймона. Павел продолжал бормотать:

– Там был скаф… скаф, а не эта дурацкая рука… камеру нес Мадейра… все – в броне, с огнеметами… и купол… он переливался, и по поверхности струились пятна… а еще – фонтаны, целые гейзеры огня… Эри сказала…

Саймон, вытянув длинную руку, похлопал его по плечу:

– Вернись к нам, дружище! Это лишь копия памятника, что установлен в Петербурге. Не реальность, а идеализация, в некотором смысле – мниможизнь.

Павел словно очнулся. Тави пристально посмотрела на него, потом бросила взгляд на Джемию и предложила:

– Не пройтись ли нам? Начало шествия уже в Арепо. Мы могли бы присоединиться к нему или отправиться к озеру, туда, где белый павильон и яхты…

– К озеру! – поддержала Джемия, и мы стали подниматься.

Симург, как и другие строения гостевого комплекса, был возведен между Сатором и Арепо, на крутом склоне Восточных гор Дневной Стороны. Архитектура современная: многоэтажный дворец из сфер и капель, соединенных трубами гравилифтов; вверху – жилые комнаты, лоджии, балконы, внизу – кабачки, помещения для игр и галереи, где выставлены произведения местных умельцев и даже магистров из Койна Художников. Мебелью тут служили мягкие пузыри, принимавшие по ментальной команде любую форму, у потолков плавали декоративные фигуры – светильники, похожие на облака, на изящных бабочек и птиц, на стенах светились фрактальные образы и узоры, плод фантазии домового голографа. Спустившись в холл-оранжерею, украшенную яркими цветами ниагинги и мутировавшими земными орхидеями, мы нашли Туманное Окно и перенеслись в парк, на равнину, к одной из арнатовых рощиц у кольцевой дороги, по которой двигалось шествие.