Чума вашему дому - Анна Жилло

«Все в порядке?» — интересовался Артем.

Я невольно улыбнулась и ответила:

«Да. Извини, сейчас не могу. Как будет минутка, напишу».

Утреннее заседание оказалось скучным. Оргмоменты и доклады, связанные больше со статистикой и профилактикой. После обеда в гостиничном ресторане нас загрузили в несколько автобусов и повезли по городу. И, разумеется, мне снова не сфартило — ну вот не мой это был день, определенно. Место досталось у прохода, да еще такое неудобное, что я толком ничего не видела ни в одно окно. Русский аудиогид оказался шипящим и хрипящим, пришлось включить английский. В итоге времени, чтобы познакомиться с Веной, оставалось немного: завтра днем и несколько часов до самолета в среду.

Вечернее заседание было уже поинтереснее. Я старательно конспектировала в планшет и только к концу заметила, как косится с любопытством в мои записи сосед. Тот же самый, что и утром. Хотя сидела я уже в другом месте, ближе к сцене. Мужчина что-то спросил, и я с досадой вытащила наушник: во время общих заседаний шла синхронка на несколько языков, в том числе и на русский.

— Простите, вы из России? — повторил он по-английски.

Я кивнула и снова вставила наушник, больше уже ни на что не отвлекаясь.

После ужина Маргрете ушла прогуляться, а я завалилась спать, хотя обычно не ложилась раньше двенадцати. Однако усталость и обилие впечатлений взяли свое — глаза неумолимо слипались. Уснула, едва успев написать Артему, что прилечу в среду вечером, и пожелать спокойной ночи.

После короткого утреннего заседания я пошла на междусобойчик, посвященный диагностике латентной гонореи. Вот тут-то и разгорелся обещанный Кулаковым холивар. Несколько врачей с пеной у рта доказывали, что провокации при наличии метода ПЦР даже не вчерашний, а позавчерашний день. К чему мучить пациента неприятными процедурами или болезненными инъекциями, когда можно сделать простой анализ?

Ну разве я могла не ввязаться в драку? Диагностика диагностикой, но лечить латентную форму без вывода ее в открытую фазу, по моим наблюдениям, было все равно что играть в футбол теннисным мячом. Много возни — и все мимо.

Кипеж разгорелся нешуточный. Противники провокаций, в основном мужчины, навалились на меня скопом. Но я завелась и сражалась так, словно от этого зависела вся дальнейшая жизнь. Адреналин подхлестнул мой не самый блестящий английский, и я перестала запинаться, подбирая слова.

И все-таки меня сожрали бы, если б на мою сторону не встал все тот же сосед по залу. Пожалуй, только сейчас я разглядела его как следует. Немного за сорок, ярко выраженный норд — блондин с серыми глазами и бледной кожей. Высокий, мощный, с широченными плечами, распирающими пиджак. На бейдже значилось: Вальтер Либманн. И флажок, который я опознала как австрийский.

Каждый мой теоретический аргумент он подкреплял цифрами и фактами, как я поняла, из собственной практики. Твердо и спокойно. Мы с ним и еще несколько сочувствующих отбивались, пока время не истекло и нас не попросили на выход.

Из тесной душной комнаты, где с трудом поместилось два десятка человек, я вышла с мелко бьющимся сердцем и вспотевшей задницей. Но довольная, как собака после драки.

— Фрау Чумак! — окликнули сзади.

— Фройляйн, — машинально поправила я, оборачиваясь, и успела заметить, как изумленно вскинулись брови Вальтера Либманна. — Что-то не так?

— Обращение «фройляйн» в немецком языке уже с полвека не употребляют, — добродушно пояснил он. — Я бы сказал «фрау доктор Чумак», но не знаю, есть ли у вас научное звание.

— Нет, — почему-то стало немного неловко. — Я практикующий врач, еще только пишу диссертацию. Провокации — моя тема.

— Я так и понял, что вы практик. Поэтому у меня предложение. Хотите экскурсию в центральную клиническую больницу? У нас целых четыре часа до вечернего заседания. Я там заведую отделением дерматовенерологии. Думаю, вам было бы интересно.

Больница, говоришь? Ну допустим. Притворюсь, что не заметила, как ты исподтишка изучаешь мои ТТХ. Впрочем, почему бы и нет? Я твой экстерьер тоже оценила. Эстетические чувства никто не отменял.

Промелькнула смутная мысль об обеде, но в гостинице еда была такой безликой, что имело смысл перекусить в другом месте. Хоть и за свой счет, но попробовать нормальную австрийскую кухню, а не анонимную среднеевропейскую.

— С удовольствием.

Я сходила в номер за пальто и сумкой, и мы вышли на парковку. Черный Мерседес-внедорожник приветственно квакнул и подмигнул фарами.

— Прошу, — Вальтер открыл передо мной дверь.

По дороге я вкратце рассказала, что собиралась стать гинекологом, но обстоятельства сложились иначе. Что работаю в клинике, которая раньше принадлежала отцу, а теперь нам с братом. Пожалуй, впервые за два дня я вспомнила о конфликте с Тарасом и поспешила поскорее перейти на другую тему, расспрашивая о больнице и о медицине в Австрии в целом.

А больница, кстати, оказалась очень даже внушительной. Огромной. И абсолютно не похожей на наши, питерские. Первое впечатление на входе — то ли аэропорт, то ли большой торговый центр. Людской муравейник и броуновское движение. Или я так заплесневела в свой крохотной тихой клинике?

Вальтер водил меня по отделению, демонстрировал смотровые, процедурные, палаты.

— У нас все-таки акцент больше на дерматологию, — рассказывал он. — Даже на онкодерматологию. Но я чистый венеролог, как и вы. Согласитесь, есть в этом что-то сакральное — исправлять промахи секса. Как будто музыкальный инструмент настраиваешь, чтобы звучал чисто.

— Интересно сравнение, — рассмеялась я. — Хотя у меня в ходу менее романтичное. Уборка мусора за Венерой. Но надо же кому-то и это делать, правда?

Меня всегда привлекали мужчины, увлеченные своим делом. Неважно, каким именно. Вот эта увлеченность и была потенциалом, о котором когда-то так резко сказал отец. О том, что у мужчины должен быть потенциал, а не только потенция. Если человек увлечен чем-то по-настоящему, это залог того, что он не будет топтаться на одном месте и уныло ходить на работу исключительно ради зарплаты, мечтая о выходных. Он будет развиваться, расти, добиваться чего-то большего, а это…

Черт, это сексуально не меньше, чем внешность и обаяние. Эта энергия заводит так, что мама не горюй. Особенно если увлечение общее. Тогда это вообще две струны, звучащие в унисон — в резонанс!

Чуть учащенный пульс. Не сильно, ударов на десять. Или двадцать. Кожа — словно слегка обгорела на солнце. Не больно, но чуть острее реагирует на соприкосновение с одеждой. Немного не хватает воздуха — как будто в помещении давно не открывали форточку. И взгляд… не скользит легко, а цепляется, как колючки репейника, и приходится прилагать усилие, чтобы отвести его в сторону, когда на пересечении с другим, таким же, вспыхивает крошечная искорка.