Вильгельм Завоеватель - Джорджетт Хейер

— Только не я, милая. Ты знала, на что шла.

Матильда выпрямилась, но лицо её исказила гримаса боли.

— Что они сделали с ним?

— Что они могут сделать с таким, как он?

— Ничего, — согласилась Матильда. — Но они могли убить его. Неужели он не подумал об этом?

Матильда подняла руки и снова потрогала синяк. Вдруг её прорвало: уткнувшись в грудь Джудит, она жалобно всхлипнула:

— Мне было так больно, Джудит!

После спешного отъезда герцога в Лилль нормандский двор жил в ожидании. Вести о том, что произошло во Фландрии, просочились и сюда и теперь передавались из уст в уста, приобретая все новые подробности. Однако никто не решался сообщить их самому герцогу. Кое-кто с видом знатока предсказывал, что граф Болдуин пойдёт на Нормандию войной, но предсказания не подтвердились. Никто не знал, что надумал граф, вернувшись в тот роковой день с охоты и застав дочь в синяках и порванном платье, а придворных — в бессильной ярости. Какими бы ни были его чувства, он ни за что не позволил бы им стать причиной вражды, не имея на то более веских оснований. Граф был могущественным правителем и не из разряда трусливых, но у него не было ни малейшего желания вступать в войну с Нормандией.

— Лишь один человек на земле владеет искусством ведения войны. И этот человек — герцог Вильгельм. Этим всё сказано.

Придворные решили, что граф слишком мягко отнёсся к дерзкой выходке герцога. Леди Матильда залечивала ссадины и молчала. Граф Болдуин писал осторожные письма герцогу в Руан и тщательно обдумывал его ответы. Он посчитал разумным сказать своей дочери о том, что она конченая женщина. Матильда испуганно посмотрела на него.

— Какой принц подберёт то, что втоптал в грязь норманн? По-моему, тебе прямая дорога в монастырь.

— Какой принц протянет руку, чтобы взять то, что жаждет норманн?

— Ты не понимаешь, что произошло, девочка моя, — возразил граф. — Норманн больше не вспомнит о тебе.

— Ничего подобного. Он не успокоится, пока я не буду лежать в его постели, — ответила Матильда.

— Об этом ещё рано говорить, — нахмурился граф и на этом закончил разговор.

В Руане решили, что герцог оставил идею жениться на фландрской леди. Однако Ланфранк всё ещё не был отозван из Рима. Архиепископ Може долго размышлял над этим в своём дворце, отправляя в рот сладкое печенье. В конце концов он решил написать брату Аркесу. Тот был практически пленником в своём замке, так как рядом стоял гарнизон герцога. Може мог только догадываться о намерениях герцога, но он знал о твёрдости воли Вильгельма.

По дороге домой герцог проговорил с беспощадностью в голосе:

— Она ещё будет моей, но, видит Бог, ей придётся несладко!

— Если вы так считаете, — резко возразил Рауль, — то не лучше ли было бы выбрать в невесты ту, кого вы полюбите, а леди Матильду оставить в покое?

— Я поклялся, что Матильда будет моей, и никакая другая женщина её не заменит. Люблю ли я её или ненавижу, но она будет моей.

— Трудная задача, Вильгельм, — только и мог сказать Рауль.

— Но я решу её, верь мне.

Больше герцог не упоминал о Матильде ни при каких обстоятельствах. В Руане его ждали другие дела, и он окунулся в них с головой, оттеснив мысль о женитьбе на задний план. Весь оставшийся год он был поглощён подготовкой и проведением гражданских и церковных реформ и усмирял недовольных баронов, к которым проявлял излишнюю строгость. Даже Эдгар вынужден был отдать должное герцогу:

— Да, он настоящий правитель. Мне всегда казалось, что он раб своих эмоций.

Гилберт де Офей, которому были адресованы эти слова, рассмеялся и спросил, что послужило для них поводом. Лорды сидели у окна верхнего этажа дворца, откуда открывался великолепный вид на Сену и Кьювилльский лес. Глядя вдаль, Эдгар задумчиво проговорил:

— Его новые законы, а также то, как он расправляется с людьми, представляющими опасность для герцогства. Он очень хитрый, очень тонкий политик.

— Ты хорошо изучил его, мой милый сакс, — заметил Гилберт.

Эдгар сжал руку Гилберта, и взгляд его голубых глаз омрачился.

— А что мне остаётся? Только и наблюдать за другими людьми, — горько сказал он.

— Мне казалось, ты всем доволен.

— Нет. И никогда не буду, — ответил Эдгар.

Заметив, что Гилберту неприятны эти слова, он добавил:

— Благодаря дружбе, твоей и Рауля, я больше не чувствую такой горечи одиночества, как раньше.

— Насколько я могу судить, другие тоже. Рауль всегда рядом с тобой. Ты ведь считаешь его своим братом, не так ли? Вы так хорошо понимаете друг друга?

— Да, — коротко ответил Эдгар. Он поправил плащ на коленях. — У меня никогда не было брата. Была лишь сестра, Элфрида. — Эдгар тяжело вздохнул. — Она была совсем малышка, когда я уехал. Но думаю, что она уже выросла.

— Может быть, через несколько месяцев ты будешь свободен и сможешь вернуться в Англию, — попытался Гилберт утешить Эдгара, тоскующего по дому.

— Может быть, — тихо проговорил Эдгар.

Но желания вернуться в Англию у него становилось всё меньше. Прожив так долго в Нормандии, невозможно было не полюбить её. У Эдгара появились друзья. Невольно он стал интересоваться делами герцогства. С печалью он думал, что становится похож на Улнофа.

Когда Нормандию охватило восстание Бюсака, он забыл о своём сакском происхождении и о том, что в Нормандии он пленник. Эдгар так долго находился при нормандском дворе и так часто участвовал в разговорах о благе герцогства, что попытка нарушить спокойствие этой страны возмутила его так же сильно, как и нормандцев.

Он видел, как ко дворцу подъехал гонец, весь в дорожной пыли, а через час встретил Рауля.

— Ты слышал, что случилось? — спросил де Харкорт. — Вильгельм Бюсак поднял восстание в графстве О против герцога.

— Кто выступит против Бюсака? — нетерпеливо спросил Эдгар. — Лорд Лонгвилль или сам герцог? Я бы присоединился к ним.

— Сам герцог, — ответил Рауль, притворившись, что не услышал предложения Эдгара.

Друзья шли по галерее, обсуждая, кто может присоединиться к Бюсаку, а кто выступить против него, как вдруг Эдгар понял, что говорит, как норманн. Он замолчал, не чувствуя себя ни нормандцем, ни саксом, а лишь молодым человеком, который хотел поехать на войну со своим другом.

Герцог быстро разделался с повстанцем, в этом ему горячо помогали братья мятежника: Роберт, который так неосторожно вверил замок О попечению Бюсака, и Хью, аббат Люксейля, срочно прискакавший в Руан, чтобы убедить герцога принять строгие меры, но опоздал. Этот совет был излишним. Герцог уже уехал в О, где, проведя свою самую короткую осаду, штурмом взял замок, расправился с оставшимся гарнизоном и принял решение силой выслать Бюсака из страны. Скоро до Нормандии дошли слухи о том, что Бюсак попросил убежища у короля Франции, которое и было предоставлено ему с большой любезностью. Этот шаг Франции многое означал: король начал проявлять враждебность по отношению к герцогу Вильгельму.