Суворов и Кутузов - Леонтий Раковский

Только один мушкатер, стоявший в строю рядом с Огневым, худощавый старый солдат Воронов, не смеялся: он считал себя умнее всех в роте. Воронов хмурил свой мясистый лоб и презрительно бросал Зыбину:

– Ври больше: со вранья деньги не берут!

Не смеялся сегодня шуткам Зыбина еще один солдат – молодой рекрут Башилов, голубоглазый курносый парень лет девятнадцати, с детски открытым липом. Башилов был красен как кумач. Он то и дело вытирал рукавом жесткого суконного мундира вспотевшее лицо.

Ильюха Огнев, шагавший рядом с Башиловым, наблюдал за ним. Глядя на него, Огнев невольно вспоминал свои первые дни в армии, как когда-то, в Восточной Пруссии, и ему так же тяжело было втягиваться в непривычные, томительные ежедневные переходы.

Башилов облизывал пересохшие губы и с тоской смотрел по сторонам – нет ли где-нибудь колодца или ручейка. Огнев видел, что Башилову до смерти хочется пить.

– Я ж те говорил давеча, – сказал он Башилову, – не пей на походе воды, хуже будет – не успеешь шагу ступить, как размякнешь тотчас, ровно банный веник.

– Как же вытерпеть, дяденька, коли в горле пересохло? – оправдывался Башилов.

– А ты пососи сухарик, чтобы рот не гулял, – не будет и пересыхать!

– Пить в походе – Боже упаси! Не ровен час – падет вода на ноги, – наставительно заметил Воронов. – Вот как с конем бывает – загонят сердягу, а потом дадут напиться. Вода сразу и кинется в ноги. Так и человек. Загорится у него в нутре, станет невтерпеж, глотнет водички – и пропал: на всю жисть будет в ногах ломота…

– Э, не слушай этого старого ворона, не унывай, Башилов! – сказал Зыбин. – Сзади не оставайся, в бока не подавайся, вперед не лети, молодцом гляди! Вишь, генерал-то наш выехал уже в сторонку, машет рукой, стало быть, привал близко!

Действительно, корпус прошел еще с полверсты и остановился в долине у ручья. Солдаты уже привыкли к походному порядку генерала Суворова: в самые жаркие часы дня отдыхать, а потом, пообедав, идти дальше по холодку весь вечер и большую часть ночи. Потому они располагались основательно: составив ружья в козлы, снимали ранцы, пропотевшие насквозь мундиры, треуголки, разувались и устраивали постель.

Башилов, наконец вдосталь напившийся воды, укладывался вместе с другими товарищами по капральству, свободными от нарядов, спать. Все жались поближе к кустам, в тенек. Только один Воронов стоял на солнцепеке, поглаживая лысину и переминаясь с ноги на ногу.

– А ты чего не ложишься? – окликнул капрал.

– Он теплое местечко высматривает, – уронил Огнев.

– С походу завсегда надо сперва постоять немного, а потом уже ложиться. И то с умом, – ответил Воронов. Он лег в высокую траву, поднял кверху свои босые жилистые ноги и стал ими трясти.

– Эвона, что дяденька выдумал! – прыснул со смеху Башилов.

Солдаты потешались, глядя на Воронова:

– Глянь, ровно маленький… – задрал ноги кверху…

– Ремнем бы его теперь…

– Воронов чертей колышет!

– От старости из ума выжил, – прибавил Огнев.

Воронов, не слушая иронических замечаний, продолжал трясти ногами. Потом сел и, обращаясь к Огневу, строго сказал:

– Погляжу я на тебя, Ильюха, ломаный ты, старый уже солдат, а еще дурак!

Все кругом рассмеялись.

– Отчего так думаешь? – спросил, улыбаясь, Огнев. – Что ногами не трясу, как ты? Как жеребец, что катается по лугу?

– Не смейся раньше сроку. Я потрясу ногами, вся тяжесть с ног и отольет, понял? А ты вот кувыркнулся поскореича, а посмотрю, как встанешь…

– Встану. Тебе подымать меня не придется…

– Посмотрим, чьи ноги будут больше скучать, твои аль мои, – приговаривал Воронов, устраивая тень из мундира, который он распяливал на кусте.

Суворов нагнал корпус генерал-поручика Каменского в ту же ночь у деревни Юшенли.

Снявшись с привала в седьмом часу пополудни, Суворов тотчас же свернул на шумлинскую дорогу и увидал на ней свежие следы недавно прошедшего войска. Тысячи ног отпечатались на песке, посреди дороги шли глубокие колеи от обозных телег и пушек. На дороге то тут, то там попадались сломанное колесо, павший от безводья вол, рогаточное копье, брошенная пустая бочка – в них обычно перевозилась мука. А пройдя еще с полверсты, он наткнулся на один из казачьих разъездов, которые были посланы Каменским на розыски пропавшего генерал-поручика Суворова.

Суворов был доволен, что ночью может нагнать Каменского. Он знал, что Каменский ночью продвигаться дальше не станет, и решил обогнать его. Иначе ничего не оставалось делать. Солдаты Суворова прекрасно отдохнули за день и могли продолжать поход.

Когда Суворов со своими полками пехоты, двадцатью пушками, пятью полками конницы и казаками подошел к деревне Юшенли, вокруг которой бивуаком расположились войска генерала Каменского, лагерь, окруженный деревянными рогатками, крепко спал. Лишь кое-где еще чуть тлели костры, да у деревенского колодца, вычерпанного за вечер до дна, все еще маячила кучка солдат, терпеливо дожидавшихся под одиноким деревцом белой акации, пока в колодце снова соберется вода.

«Ну, будет сейчас баталия, помилуй Бог!» – улыбаясь, подумал Суворов, зная вспыльчивый, крутой нрав Михаила Федотовича.

Остановив корпус на дороге, он с казаком-вестовым поехал в деревню к генералу. Еще издали, по необычной для валашской деревни генеральской коляске, стоявшей у одного из дворов, и по фигурам двух часовых, ежившихся от ночного холода у двери мазанки, Суворов увидел, где остановился генерал-поручик Каменский.

Подъехав, он соскочил с коня, бросил поводья казаку и, с удовольствием разминая после долгой верховой езды затекшие ноги, шагнул в темные сени мазанки.

В густой темноте слышался храп денщика. Суворов набрел на Егора впотьмах и с трудом растормошил его. Сначала денщик не хотел вставать, но, услышав, что с ним говорит генерал-поручик Суворов, сразу пришел в себя. Он вскочил и побежал будить барина.

До Суворова донеслось недовольное бурчанье разбуженного генерала: «А, что?» Затем послышалось чирканье огнива, – денщик зажигал свечу. В полуоткрытой двери блеснул огонек. Дверь распахнулась, и Егор, стыдливо подтягивая сползающие штаны, сказал:

– Пожалуйте, ваше превосходительство!

Суворов вошел в мазанку.

При скудном свете огарка он увидал злое, нахмуренное лицо Михаила Федотовича. Генерал Каменский, повязанный сбившимся набок платком, приподнялся на пуховике. Он был так зол, что не знал, с чего начать.

– Напрасно беспокоились, Михаил Федотович. Вот и мы! – козыряя, сказал Суворов.

– Извольте, ваше превосходительство, слушаться старшего! Извольте впредь быть вместе, чтобы не приходилось вас больше разыскивать! – строго отрезал Каменский. – Вы все сзади где-то…