Звук и ярость - Уильям Фолкнер

– Джеральд, – сказала миссис Блэнд. – Отошли этих людей. Садитесь в автомобиль, Квентин.

Джеральд вылез. Споуд не шевельнулся.

– Что он натворил, капитан? – сказал он. – Ограбил курятник?

– Предупреждаю вас, – сказал Энс. – Вы знаете арестованного?

– Знаю, – сказал Шрив. – Послушайте…

– Тогда можете пойти к судье. Вы препятствуете отправлению правосудия. Пошли! – Он дернул меня за локоть.

– Ну так всего хорошего, – сказал я. – Я рад, что повидал вас всех. Мне очень жаль, что я не сумел поехать с вами.

– Джеральд, кому я говорю, – сказала миссис Блэнд.

– Послушайте, констебль, – сказал Джеральд.

– Предупреждаю вас, что вы препятствуете представителю закона при исполнении служебных обязанностей, – сказал Энс. – Если вам есть что сказать, то можете пойти к судье и опознать арестованного. – Мы пошли дальше. Это была уже настоящая процессия со мной и Энсом во главе. Я слышал, как они объясняют им, в чем дело, и Споуд задавал вопросы, а потом Джулио что-то бешено сказал по-итальянски, и я оглянулся, и увидел девочку – она стояла у тротуара и смотрела на меня своим дружелюбным непостижимым взглядом.

– Шагай домой, – крикнул Джулио. – Я с тебя всю шкуру спущу.

Мы пошли дальше по улице и свернули туда, где посреди газона стоял одноэтажный дом из красного с белым кирпича. Мы пошли по мощеной дорожке к двери. Там Энс остановил всех, кроме нас, и приказал им ждать снаружи. Мы вошли в пустую комнату, пропахшую табачным перегаром. В деревянном ящике с песком стояла чугунная печка, на стене висела выцветшая карта и грязный план города. Из-за выщербленного стола на нас поверх очков в стальной оправе щурился человек с буйной гривой седых волос.

– Поймал его, Энс? – сказал он.

– Поймал, судья.

Он открыл огромную пыльную книгу, пододвинул ее к себе и обмакнул заросшее перо в чернильницу, полную чего-то вроде угольной пыли.

– Послушайте, мистер, – сказал Шрив.

– Фамилия арестованного, – сказал судья. Я сообщил ее. Он записал ее в книгу, перо царапало с невыносимой медлительностью.

– Послушайте, мистер, – сказал Шрив. – Мы знаем этого молодого человека. Мы…

– Соблюдайте тишину в суде, – сказал Энс.

– Заткнись, милок, – сказал Споуд. – Позволь ему обделать это по-своему. Он ведь все равно обойдется без твоего позволения.

– Возраст, – сказал судья. Я сообщил его. Он записал, шевеля губами, пока писал. – Занятие. – Я сообщил его. – Гарвардский студент, э? – сказал он и посмотрел на меня, слегка согнув шею, чтобы взглянуть поверх очков. Глаза у него были ясные и холодные, как у козла. – Что же это вы затеяли – приехали сюда, крадете детей…

– Они свихнулись, судья, – сказал Шрив. – Кому это взбрело на ум утверждать, будто он похищает…

Джулио бешено замахал руками.

– Свихнулись? – сказал он. – Или я его не сам поймал, а? Или я моими глазами не видел…

– Ты врешь, – сказал Шрив. – Ты ничего подобного…

– Соблюдайте тишину, – сказал судья. – Если они не прекратят, выставь их, Энс. – Они прекратили. Судья посмотрел на Шрива, потом на Споуда, потом на Джеральда. – Вы знаете этого молодого человека? – сказал он Споуду.

– Да, ваша честь, – сказал Споуд. – Желторотый мальчишка из деревни, приехал сюда учиться. Он ничего дурного сделать не хотел. Я думаю, шериф без труда убедится, что вышла ошибка. У него отец проповедник.

– Гм, – сказал судья. – А что вы, собственно, делали? – Я рассказал, а он смотрел на меня холодными светлыми глазами. – Как по-твоему, Энс?

– Не исключено, – сказал Энс. – С этими дураками итальянскими.

– Я американец, – сказал Джулио. – У меня бумага.

– Где девочка?

– Он отослал ее домой.

– Была она испугана или как?

– Нет, не была. Вот разве перепугалась, когда Джулио набросился на арестованного. Они просто шли по речной тропе к городу. Там купались мальчишки и сказали нам, куда они пошли.

– Это ошибка, судья, – сказал Споуд. – Дети и собаки постоянно за ним увязываются. Он тут ничего поделать не может.

– Гм, – сказал судья. Он некоторое время смотрел в окно. Мы глядели на него. Я слышал, как почесывается Джулио. Судья отвернулся от окна.

– Вы там согласны, что девочке не было причинено никакого вреда?

– Пока не причинено, – сказал Джулио угрюмо.

– Вы оставили работу, чтобы ее искать?

– Оставил, да. Я бегал. Я бегал, как дьявол. Там глядел, тут глядел, потом человек говорит видел, как он давал ей, чтобы есть. И она идет с ним.

– Гм, – сказал судья. – Ну, сынок, думается мне, ты должен бы возместить Джулио, что ты оторвал его от работы.

– Да, сэр, – сказал я. – Сколько?

– Доллар, думается мне.

Я дал Джулио доллар.

– Ну, – сказал Споуд, – если это все… полагаю, он отпущен, ваша честь?

Судья даже не посмотрел на него.

– Далеко тебе пришлось за ним бегать, Энс?

– Мили две, не меньше. Часа два прошло, прежде чем мы его изловили.

– Гм, – сказал судья. Несколько мгновений он размышлял. Мы глядели на него, на жесткий хохол, на очки, сдвинутые к кончику носа. Желтый прямоугольник окна медленно удлинялся на полу, достигая стены, всползая на нее. Пылинки кружились и косо скользили вниз. – Шесть долларов.

– Шесть долларов? – сказал Шрив. – За что?

– Шесть долларов, – сказал судья. Он посмотрел на Шрива, потом опять на меня.

– Послушайте, – сказал Шрив.

– Помолчи-ка, – сказал Споуд. – Дай их ему, милок, и пошли отсюда. Нас ведь ждут дамы. Есть у тебя шесть долларов?

– Да, – сказал я и дал ему шесть долларов.

– Дело прекращено, – сказал он.

– Возьми квитанцию, – сказал Шрив. – Возьми квитанцию с подписью.

Судья кротко посмотрел на Шрива.

– Дело прекращено, – сказал он, не повышая голоса.

– Да будь я… – сказал Шрив.

– Идем-идем, – сказал Споуд, беря его под локоть. – Всего хорошего, судья. Весьма обязаны. – Когда мы выходили, вновь бешено взорвался голос Джулио и смолк. Споуд смотрел на меня, его карие глаза были насмешливыми и чуть холодными. – Ну, милок, полагаю, теперь ты будешь гоняться за девицами только в Бостоне.

– Дурак проклятый, – сказал Шрив. – Какого черта тебе понадобилось тащиться сюда и валять дурака с проклятыми макаронниками?

– Пошли, – сказал Споуд. – Им, наверное, надоело ждать.

Миссис Блэнд разговаривала с ними. Они были мисс Холмс и мисс Дейнджерфилд, и они перестали ее слушать и вновь посмотрели на меня все с тем же благовоспитанным и жадным ужасом, – ускользающие и таинственные.