Гусарские страсти - Николай Прокудин

— Помню! Я тогда в эфир только и рявкнул: «Кандец Большеногу!» А комдив меня обругал!.. Жалко Вовку Киселева! Хороший был парень! Вернулся после ранения и нашел свою смерть от снайперской пули…

— Помянем ротного еще раз?

— Помянем ротного.

Помянули.

Утром Никита, едва пробудившись, покачиваясь на нетвердых ногах, вихляющейся походкой покинул казарму. В голове гудело, кости ломило, в глазах зыбкая пелена. Хорошо встретил Новый год, нечего сказать…

Не вписавшись в дыру в заборе, он сильно ударился плечом и ребрами.

— Черт! Понастроили стен, пройти не возможно!

В парадной шинели и кителе ему по габаритам в узкий лаз — никак. Пришлось раздеться, взяв шинельку в руки. Продравшись, наконец, наружу, в городок, он плюхнулся на колени, измазал галифе. Громко матерясь, добрался до квартиры. Долго искал ключи, а когда нашел, несколько минут тщательно целился в замочную скважину. Стыковка не произошла. Осознав, что войти тихо в дом не удастся, Ромашкин повернулся спиной к двери и заколотил по ней каблуками:

— Шмер! Мишка! Шмер! Открой, сволочь! Открой! Хватит спать.

Дверь внезапно отворилась и с силой ударила Никиту в спину. Он слетел с верхней ступени и приземлился во дворе на четыре точки.

— Хто тут? — спросил голос откуда-то сверху.

Лейтенант обернулся и увидел стоящего с закрытыми глазами солдата Кулешова. Тот тер лицо кулаками и силился разомкнуть слипшиеся ото сна веки, продолжая бубнить:

— Хто тут орет? Чаво надо? Хозяева сплять!

— Кулешов, скотина! Это я! Хозяин квартиры и твой начальник! Глазищи протри! — Никита поднялся с карачек, потряс за грудки не желающего просыпаться бойца.

Тот шмякнулся на кушетку в углу веранды, невнятно оправдываясь в ответ.

Да ну тебя, дурака Кулешова!

Ромашкин, на ходу судорожно стряхивая со своих ног сапоги, устремился к заветному дивану. Грузно плюхнулся, слегка придавив Шмера, свернувшегося в клубок под простыней.

— У-у! Сволота! — взвыл сонным голосом взводный и отодвинулся к стене.

— Ты, почему спишь на моем диване, гад?! Еще и курил, скотина, лежа? Марш отсюда! На свою койку! На второй этаж! На крышу!

Шмер громко засопел и не ответил. Освобождать лежбище явно не желал.

Никита швырнул шинель в один угол, китель — в другой. Галстук сунул под матрац, остальную одежду — куда придется. Блаженно улыбаясь, примостился на второй половине дивана. Потянул на себя одеяло. Шмер — на себя. После недолгой борьбы за тепло победил более трезвый Шмер. Пришлось укутаться в простыню…

К полудню продрогший, но не протрезвевший Ромашкин проснулся. Волей-неволей. Мишка Шмер поливал его, словно комнатное растение, водой из кружки.

Никита вскочил и оттолкнул взводного.

Тот оскалился рыжевато-желтыми прокуренными зубами, прищурил щелочки припухших глаз. Отекшее лицо взводного приобрело землистый цвет, а зеленые мочки торчащих ушей контрастно выделялись яркими пятнами.

— Отойди от меня, Крокодил Гена! Тьфу! То есть крокодил Миша! Михаил-крокодил! Чучело, а не офицер! Ну и рыло. Старлей с зелеными ушами!

Шмер возобновил попытку полива «комнатного растения».

— Я тебе что, клумба?! — взвился Никита. — Отстань! Дай поспать! Я новогоднюю ночь службу нес, твой покой охранял!

— Наслышан-наслышан, как ты охранял, пьянь несусветная! Бойцы с утра мусор вокруг казарм собирают после вашего салюта.

— О как! Комбату донесли?

— А я знаю? Но думаю, доброжелатели найдутся.

— Вот черт! Как неудачно вышло! А всё коктейль, коктейль! Зарекался ведь не смешивать напитки! Дегустатор хренов!.. Ну? И зачем ты меня будишь? В штаб вызывают?

— Нет, не в штаб. Нас девчонки в гости звали! Ждут наверное…

— Какие еще девчонки?

— Забыл? Те, самые, которых мы вчера от «урюков» выручили.

«Мы», гм!

— Ну да, ну да, припоминаю. Сами приходили сюда?

— Нет, утром Лебедь прилетал, прокурлыкал: после обеда идем в поход, сбор у общаги. Надо что-то взять с собой, вчерашний запас кончился. Давай денег!

— Вот денег как нет, так и не было, — уныло констатировал Никита. — И не в деньгах счастье, а в потенции! А ее… не поднять.

— Что-что, но это поднимем! А денег, что, действительно нет?

— Я тебе больше скажу — даже выпить нечего! Вчера всё приговорили. А с пустыми руками в гости — это как-то… не по— офицерски.

— Пошли в общагу, пройдемся по комнатам. Не может быть, чтобы всё…

— Вряд ли что сыщем. Необходимы внутренние резервы… О, Лебедь! — осенило Никиту.

— Что — Лебедь?

— Он ведь тоже приглашен! — Нет, как вам нравится это «тоже»! — Лебедь наш — спортсмен, в одиночку не пьет. Так что наверняка у него осталось. Мы же без него вчера напивались! И потом… спирт… — со значением напомнил Никита Шмеру.

А и верно! Лебедь снимал квартиру у какого-то капитана-перестарка, который после недавнего развода с женой обитал в общаге и беспробудно пил. Запой продолжался третий месяц — свобода, брат, свобода, брат, свобода!.. Сколько Лебедь платил тому капитану за жилье, неизвестно. Скорее всего, расплачивался спиртом, доступ к которому у него был постоянный. Этим спиртом Лебедь-Белый должен был протирать измерительные приборы и средства связи, но только дышал на них парами алкоголя… и протирал, конечно, после этого, протирал.

Оно, конечно, идти в гости к дамам со спиртом… А с другой стороны! По анекдоту! «Это водка? — Обижаете! Чтоб я даме — водки?! Это чистейший спирт, леди!»

Дверь домика оказалась не заперта, но почему-то лишь чуть приоткрылась от толчка. В узкую щель удалось разглядеть чьи-то ноги в сапогах. Ромашкин и Шмер надавили на дверь, и она с шорохом и шуршанием все же отворилась на разумную и достаточную ширину, подвинув тело. Включив свет в прихожей, опознали тело — перестарок-капитан, хозяин квартиры, пьян в сосиску.

Так-так. А что в комнате? Тук-тук, кто в комнате живет? Ну, если это можно назвать жизнью… Скорее, пограничное состояние между… В комнате стоял сильный смрад, кислятина-тухлятина. Ситцевые линялые занавески слабо пропускали свет, но и в полумраке можно было разглядеть следы безумной попойки. Лебедь распростерся поперек кровати — головой возле подушки, а ноги на полу, причем одна из них стояла в полупустом ведре с водой. Нет, но когда успел?! Утром же еще прилетал-клекотал — в здравии и вменяемости!

Настроение у Ромашкина и Шмера резко испортилось. С кем связались! На кого понадеялись! И это называется трезвенник, спортсмен, каратист и боксер!

На захламленном столе валялись перевернутые стаканы, огрызки, и остатки какой-то закуски. Недопитая бутылка водки стояла в центре. Еще одна лежала рядом, жидкость из нее почти вся вытекла и разлилась по столу. Судя по запаху, ее уронили недавно.