Наследие войны - Уилбур Смит

задышала немного быстрее, когда почувствовала его твердость под своей ладонью.

Шульц тоже тяжело дышал. Он просунул руку между распахнутыми складками пеньюара Иоганны и обхватил ладонью ее лобок. Она раздвинула ноги, чтобы ему было легче скользнуть в нее двумя пальцами, чтобы почувствовать ее тепло и влагу.

- ‘Да, - прорычал он. - Мы будем играть. Я позову, когда буду готов.

Она тихо застонала и посмотрела на него. - Пожалуйста, умоляю тебя ... Не будь слишком жестоки.

Реакция Шульца была мгновенной. Он поднял руку, словно хотел ударить ее. Иоганна отшатнулась, спотыкаясь, пока не зацепилась каблуком за край толстого шерстяного ковра и не споткнулась. В ее глазах был ужас, когда он подошел и посмотрел на нее сверху вниз, его толстая шея покраснела от ярости.

- ‘Как ты смеешь указывать мне, что делать? - Клянусь Богом, я заставлю тебя заплатить за это!

Шульц повернулся и зашагал прочь. Одна из боковых стен комнаты была заставлена книжными шкафами. Он нажал на какую-то точку на деревянной панели. Ящик открылся со слабым жужжанием электромотора, открывая потайной ход. Шульц вошел в него и исчез из виду, спустившись по потайной лестнице в потайной подвал.

Ящики закрылись за ним.

Лежащая на полу гостиной Иоганна Шульц слегка вздрогнула, в равной степени от страха и возбуждения. Она поднесла палец к щеке, представляя, каково было бы, если бы ее ударили. Она с трудом поднялась на ноги. Нельзя было терять ни минуты. Игра началась.

Мистер и миссис Мишель Шульц называли это "игрой", но это был скорее ритуал - действие из общей ненависти, которая впервые свела их вместе.

В первые дни их отношения были сексуальной версией старой поговорки: "враг моего врага - мой друг". И все же горькая сила их совокупления пробудила в Иоганне что-то, дьявольскую версию поцелуя принца, который пробуждает спящую принцессу. Она была воспитана, чтобы быть традиционно милой, уступчивой девочкой. Благодаря Шульцу она стала женщиной, презиравшей нормы приемлемого буржуазного существования. Он привел ее в самое сердце тьмы, и она оказалась дома.

Йоганна осмотрела себя в зеркале. Она сняла платье и была обнажена, если не считать высоких каблуков. В возрасте тридцати двух лет она была в расцвете сил, и это состояние она поддерживала с помощью диеты и упражнений, дисциплинированных, как у любого спортсмена. Ее муж требовал не меньше, и Иоганна была с ним согласна, потому что красота была источником ее силы, и она не собиралась отпускать ее.

Иоганна дрожала от волнения и дурных предчувствий. Он причинит ей боль, она знала это, хотя методы, которые он выбирал, были разными, так что она никогда не была уверена, что ее ждет. Это было частью острых ощущений.

Но что она знала наверняка, так это то, что чем больше Шульц связывал ее тело, тем больше он освобождал ее дух и сексуальность. Каждый раз, когда он причинял ей боль, короткий шок боли сменялся гораздо более продолжительным сиянием удовольствия. И к тому времени, когда он проникнет в нее, они оба будут возбуждены до такого уровня, что вызовут привыкание, как любой наркотик.

Йоганна проверила, что ее макияж безупречен и все волосы на месте. Теперь это не займет много времени.

Она услышала это - звон колокольчика, который сказал ей, что он готов. Она глубоко вздохнула, взяла себя в руки и подошла к книжной полке. Она нажала на ту же панель, что и Шульц, подождала, пока полка отодвинется в сторону, и спустилась по лестнице, крепко держась за перила, потому что они были крутыми и сделаны из голого бетона. Если она зацепится каблуком и упадет, это может оказаться смертельным.

Она вышла в подвал. Шульц был одет в форму, которую он с гордостью носил как оберст-группенфюрер, или генерал, в Альгемайне-СС. Он был черный, с серебряной эмблемой "мертвая голова и скрещенные кости" на фуражке и алой, белой и черной полосой свастики на левой руке. Он украсил его бриджами для верховой езды и высокими блестящими черными сапогами в манере, любимой его бывшим боссом и героем Рейнхардом Гейдрихом, вдохновителем Окончательного решения.

Шульц не был красавцем: волосы у него были жесткие, рыжеватые, черты лица грубые, а улыбка неизменно зловещая. Но в нем чувствовалась грубая, грубая сила. Лоб у него был тяжелый и хмурый, шея толстая и розовая, как баранья нога, плечи - бычья масса костей и мускулов. Одетый в форму, он излучал враждебность, опасность и смертельную угрозу.

И все это было направлено на Иоганну.

Она оглядела комнату, чтобы понять, что он приготовил для нее. Шульц провел бесчисленное количество часов в подвальных камерах штаба СС на Принц-Альбрехт-штрассе в Берлине, пытая подозреваемых. Он знал, что делает. Ее взгляд скользнул по портрету фюрера, висевшему на стене, мимо запертых шкафов, в которых Шульц хранил свое снаряжение – запертое так, чтобы она никогда не узнала всей полноты того, что ее ждет, – и остановился на тяжелом деревянном стуле, сделанном из цельного дуба, с наручниками на каждой руке и в нижней части двух передних ножек.

Рядом со стулом стоял рабочий стол, на котором лежало плоское деревянное весло и множество цепей, кляпов, масок и повязок. Йоганна могла справиться с любым из них. И тут она увидела нечто такое, что заставило ее живот сжаться, а пульс учащенно забиться. Это был простой черный ящик с контрольными циферблатами и счетчиками мощности, от которого змеилась пара черных кабелей с зажимами, похожими на металлические прищепки для одежды на конце.

Ее муж вынес шкатулку только однажды, но память о невыносимой агонии, которую она причинила, была так же свежа, как и прежде. Это было наказание Иоганне за то, что она умоляла его не быть жестоким. Даже произнося эти слова, она знала, что за них придется заплатить. Иначе зачем их произносить? Но это ... Она прижала правую руку к груди и вздрогнула при мысли о зажимах .

Для Иоганны всегда был момент, когда действие прекращалось, страх становился реальным, и ее желание бежать было искренним. Это был тот самый момент.

- ‘Садись в кресло, - скомандовал Шульц.

Она была его пленницей. Она сделает все, что он захочет.

- ‘Нет! - ахнула Йоханна. - Нет ... я не могу ... Пожалуйста ...

Она сделала пару шагов назад, затем повернулась и бросилась к