Остров на краю света - Джоанн Харрис

— Ну и что? Я ведь добился чего надо, верно? — Он явно обиделся. — В этом все и дело, да? Саланцы и их человеческое достоинство тут ни при чем. Просто я сделал то, что вам не удалось. Чужак. И меня послушали.

Думаю, в его словах была доля правды. Но я не прониклась к нему нежностью за то, что он это сказал.

— Кажется, вчера ночью вы не возражали, — сказал Флинн.

— Я не знала, что вы собираетесь делать. И этот колокол…

— Маринетта. — Он ухмыльнулся. — Очень убедительная деталь. Закольцованная магнитофонная запись и старые колонки…

— А святая?

Мне страшно не хотелось поддерживать его самомнение, но меня снедало любопытство.

— Я нашел ее в тот день, когда столкнулся с вами на Ла Буш. Я собирался рассказать Жану Большому, помните? А вы решили, что я ходил шарить по чужим садкам.

Я вспомнила. Должно быть, ему нравилась театральность ситуации, ее поэтичность. Празднество в честь святой; фонари, песнопения; саланцы обожают красочные зрелища.

— Я стащил церемониальные одеяния и корону из ризницы в Ла Уссиньере. Отец Альбан меня чуть не застал врасплох, но я вовремя смылся. Обдурить монахинь было проще простого.

Разумеется. Они ведь ждали чуда всю свою жизнь.

— А как же вы затащили туда статую?

Он пожал плечами.

— Починил лебедку из шлюпочной мастерской. Подогнал тягач в отлив по мокрому песку и поднял статую наверх. Во время прилива никому и в голову не пришло бы, что это возможно. Моментальное чудо. Просто добавь воды.

И действительно, стоило подумать — и все становилось очевидным. Что до всего остального — охапка цветов, несколько сигнальных ракет, скальные крюки, вбитые в заднюю сторону стены часовни, байдарка, пришвартованная рядом, чтоб быстро смыться. Если знать решение, то все кажется очень просто. Простота почти оскорбительная.

— Единственный сложный момент был, когда Аристид заметил меня на стене, — ухмыляясь, сказал он. — От соли большого вреда не бывает, но все равно саднит. К счастью, основной заряд в меня не попал.

Я не улыбнулась в ответ. У него и так был слишком самодовольный вид.

Он, конечно, не стал гадать о результатах. Дело и без того было довольно сложное. По-хорошему, надо было бы провести расчеты, использовать сложные математические формулы, учитывающие скорость падения песчинок, угол берегового откоса, фазовую частоту бурунов. О большей части этих величин приходилось лишь догадываться. Несколько метров разницы в позиции рифа могли оказаться решающими. Но ничего лучшего за такое короткое время мы придумать не могли.

— Я ничего не обещаю, — предупредил Флинн. — Это временная затычка. Она не решит проблему навсегда.

— Но если она сработает…

— В самом худшем случае — размывание замедлится.

— А в лучшем?

— Бриман забирает себе песок с Ла Жете. Почему бы и нам не сделать того же?

— Песок с Ла Жете… — повторила я.

— Чтобы хватило на пару куличиков. Или чуть побольше.

— Побольше, — жадно повторила я. — Побольше.

Человеку с материка, скорее всего, нас не понять. Ведь трудно себе представить, что песок может служить образом чего-то постоянного. Написанное на песке легко стирается. Тщательно построенные замки рассыпаются. Песок упрям и изменчив. Он может стереть скалу и проглотить стены, засыпав их дюнами. Он никогда не повторяется. Основа бытия на Колдуне — песок и соль. Наша еда растет уже посоленной, на почве, едва заслуживающей этого имени; наши козы и овцы пасутся на дюнах, и оттого у них нежное, солоноватое мясо. Из песка мы делаем кирпичи и раствор. Из песка — наши кухонные плиты и печи для обжига. Этот остров менял свое обличье тысячи раз. Он шатается на краю Нидпуля, каждый год отторгая от себя куски. Песок подновляет его, песок, который уносится с Ла Жете, крутится вокруг всего острова, как хвост русалки, дрейфует невидимо с одной стороны острова на другую медленными сгустками пены, перемешивается, вздыхает, ворочается. Все прочее изменится, а песок пребудет всегда.

Я все это говорю для того, чтобы люди с материка могли понять возбуждение, охватившее меня в те несколько недель, да и потом тоже. В первую неделю мы планировали. Потом работа, работа: мы просыпались в пять утра и заканчивали поздно ночью. В хорошую погоду мы просто работали ночь напролет; если ветер был слишком сильный или шел дождь, мы работали в помещении — в лодочном сарае, внутри мельницы Оме, в заброшенном картофельном хранилище, чтобы не терять времени.

Оме с Аленом отправились нанимать «Бримана-1», якобы для подвоза стройматериалов. Клод Бриман охотно согласился; был не сезон, и паром, если не считать чрезвычайных происшествий, ходил только раз в неделю, чтобы привезти продовольствие и забрать продукцию рыбозавода. Аристид знал свалку шин по дороге в Порник и организовал их доставку на паром теми же грузовиками, которые обычно забирали с завода макрель в консервах. Мы решили, что счетами должен ведать отец Альбан — единственная кандидатура, с которой согласились и Геноле, и Бастонне. Кроме того, сказал Аристид, даже материковые жители не вдруг решатся надуть священника.

Средства поступали из самых неожиданных источников: Туанетта извлекла тринадцать луидоров из чулка, хранившегося под матрасом, — об этих деньгах не знали даже ее родные. Аристид Бастонне дал две тысячи франков из своих сбережений. Матиа Геноле не дал себя перещеголять и пожертвовал две с половиной тысячи. Другие давали более скромные суммы: Оме — пару сотен плюс пять мешков цемента; Илэр — пятьсот; Капуцина — тоже пятьсот. Анжело денег не дал, но обещал бесплатно поить пивом всех работающих в продолжение всего проекта. По этой причине количество добровольцев постоянно росло, хотя Оме несколько раз влетело — он проводил больше времени в баре, чем за работой.

Я позвонила квартирной хозяйке в Париж и сказала, что не вернусь. Она согласилась поместить мою мебель в хранилище и отправить то немногое, что мне могло понадобиться, — одежду, книги, рисовальные принадлежности — поездом в Нант. Я сняла остатки денег со своего банковского счета и закрыла его. В Ле Салане банковский счет ни к чему.

Флинн сказал, что риф надо строить по частям. Каждый кусок состоял из 150 шин, скрепленных авиационным тросом, который мы заказывали с материка, и сложенных друг на друга столбиками. Мы должны были сделать двенадцать таких звеньев, собрать их на суше, потом, при отливе, смонтировать у Ла Жете. Мы утопим в дно бетонные блоки, наподобие тех, к каким швартуются островные лодки, — они будут служить якорями, и звенья будут крепиться к ним тем же авиационным тросом. Работа была тяжелая — для передвижения тяжелых стройматериалов у нас был только погрузчик из шлюпочной мастерской, и несколько раз нам пришлось приостанавливать работу из-за того, что не подвезли в срок нужные материалы. Но каждый делал что мог.

Туанетта носила работающим на мысу горячее питье. Шарлотта делала бутерброды. Капуцина, в комбинезоне и вязаной шапочке, присоединилась к тем, кто месил цемент, чем пристыдила еще нескольких мужчин и заставила их тоже ввязаться в дело. Мерседес часами сидела на дюне — считалось, что она исполняет обязанности курьера, но на самом деле ей, кажется, интереснее было наблюдать за работающими мужчинами. Я водила погрузчик. Оме складывал шины в столбик, а Гилен Геноле приваривал их к контейнерам. При отливе толпа детей, женщин и стариков копала глубокие ямы под якорные блоки, и мы таскали эти блоки тягачом на Ла Жете при отливе, помечая их место буйками. «Сесилия», лодка Бастонне, выходила в море во время прилива, чтобы оценить снос звеньев. И все это время Флинн бегал меж нас с охапкой бумаг, измеряя расстояния, вычисляя углы и скорость ветра, хмурясь на течения, что пересекались и поворачивали к Ла Гулю. Святая глядела на нас из своей ниши на мысу Грино, и утес под ней был весь заляпан белым свечным воском. Камни под ногами святой были уставлены приношениями — соль, цветы, стаканчики с вином. Аристид и Матиа ходили кругами друг вокруг друга — их перемирие все держалось, и каждый старался обогнать другого в гонке за скорейшее завершение работы. Старик Бастонне, с его деревянной ногой, не мог делать тяжелой работы и вместо этого подгонял своего несчастного внука, которого Геноле и так превосходили числом вдвое, ко все большим трудовым подвигам.