Ремесло Государя - О'Санчес

- Чудно: говорят по-нашенски, все понятно.

- А как им еще говорить? По-чужому лопочут те, кто живут за тридевять морей, за океаном, а эти... Отодвинься, фу... и не дыши в мою сторону, давай, давай, от тебя тоже все хорошо видно, как и от меня...

Прошлой ночью внимание лазутчиков привлекла одна очень примечательная личность. Это был здоровенного роста детина, в четыре локтя с половиною, молодой еще, но весьма жирный, даже под рубашкой видно, что бока и брюхо над портками свисают, а сами портки на заду едва ли не лопаются. Казалось бы хлюпец, байбак байбаком, ибо в жиру не может быть силы, но...

Жрет за троих, пьет за пятерых, поет и пляшет без устали - сапоги стоптал - и все никак под стол не валится! Без меча, с одною лишь секирой на поясе, без кольчуги... Ну, оно бы и ладно, что веселится вторые сутки напролет, все настоящие мужчины должны проявлять себя умелыми и стойкими на пиру... Но ведь и другое было, доглядчиков смутившее... Вывалился из задних сеней трактира этот Хвак и шатнулся на двор, во тьму предрассветную, к отхожему месту. Да с пьяных, видимо, глаз, повело его на дальний толчок, в углу двора, который не удобный гостевой, а простецкий, для трактирных жителей-работников. И тотчас же, сладкого мига дождясь, выпрыгнули из засады двое оборотней-людоедов, он и она, юркнули вслед за ним в нужник...

Дерзкие, явно оголодавшие, оборотни были загодя замечены пиратскими разведчиками и сами их заметили, но... Те охотники - и эти охотники, те в засаде - и эти в ней же, те вооружены и отчаянны - и оборотней запросто не возьмешь... Сообразили обе стороны, что не мешают друг другу - и притерпелись к опасному соседству, взаимной бдительности отнюдь не снижая... Пиратам в великое облегчение, что нашелся пьяный дурак оборотням на добычу: задавят его в сортире и уволокут в лесное логово, и что особенно радостно - сами, наконец, уберутся, очень уж зябко ощущать на себе голодные оглядывания полудемонов... Вдруг, немного погодя, нужниковая дверь с треском распахивается и оттуда выходит живой и невредимый толстяк! Портки поправляет на ходу неспешном, что-то гнусит под нос... прислушались - вроде напевает, как ни в чем не бывало... Странно. Долго ждали лазутчики - никто больше из трактирных сеней на задний двор не выходит, а из сортира - тоже ни звука.

- Бач, ну-ка сходи, взгляни... чего там?

- А почему - я???

- Тихо... тихо... не ори. Потому что убью, рот вонючий, если не пойдешь.

- Понял. Но вы уж тоже, если что... выручайте.

- Это само собой.

Пополз Бач смотреть... вернулся живым.

- Там они... мертвые плавают. Внизу.

- Оба???

- Свет короток получился, я только евонную голову через дыру засек. Думаю, что баба... ну, самка - тоже неподалеку пристроена, больше там негде прятаться.

- Во, дела! А на вид - мешок с отрубями. Хотя - столько жрать - можно великие силы прикопить. Смотри, смотри... Глядишь, к утру и мы так-то погужуемся, если наши подоспеют. Ух, как кишки-то с зависти крутит, вон ведь винища сколько! И бабы! Баб надо будет попытаться сберечь, хотя бы одну для нас, для передового дозора уцапать! В награду, так сказать...

Пираты все верно рассмотрели: начинался очередной танец, да не простой, а знаменитое 'Коромысло', после которого разгоряченные мужчины и гулящие трактирные девки особенно охотно составлялись в милующиеся пары. В деревнях 'Коромысло' - это танец огневой, но чистый, на нем женихи выбирают невест и невесты женихов, а вот на постоялых дворах и в трактирах... Не-ет, добропорядочные семейные люди до таких греховных игрищ никогда не опускаются, разве что украдкой, по без вторых своих половинок...

Пиратским разведчикам танец сей был неизвестен, однако, все равно - жаркая забава смотреть!

Трактир 'Дальше некуда' располагался в Осиновой пуще, на малоосвоенных имперских землях. От столицы далеко, а вот до рубежей, морских и сухопутных - рукой подать. Удельных повелителей здесь нет, караульные войска десятилетиями не появляются. Поэтому и неудивительно, что облюбовали места сии разбойники, воры, грабители и иные любители неправедной наживы. Крестьян и мастеровых от веку здесь не видывали, особ благородного сословия - и того давнее. С другой стороны рассудить - а где же еще сорвиголовам собираться среди себе подобных, как не в трактирах? Не в берлоге же спать и не на сугробе пировать? Не на столичной же покаянной площади неумолимые грехи замаливать, и не в храмах молодость тратить, в поисках благочестия и благонравия... Бывает так, что и в застенках встречаются знакомцы удалые, на цепях соседних, но туда - всяко не по своей волюшке идут... И если уж о храмах речь зашла - не святой ли отец Тарпагу к танцу готовится, потуже хламиду перетянув на широченных боках? Так и есть: вместо того чтобы поститься в келье лесной, при своем храме крохотном, вознося неустанные молитвы богине погоды Оббум, отец Тарпагу хохочет пьяно и плетью помахивает! Ему предстоит важное: он будет в этом танце правой частью коромысла, потому и плеть в правой руке. А у разбойничьего главаря Кусы плеть в левой ручище, ибо он выбран на левое плечо. В корне же коромысла стоит не кто иной, как бродяга по имени Хвак. Кто он такой - даже сам трактирщик Горуль не знает: вроде бы и с разбойниками он, а вроде бы и сам по себе. Вроде бы и грабил вместе с Кусой, вместе с Черным, а вроде бы ни в одной шайке и не состоит... Жрет-пьет, дерется изредка, расплачивается сносно... Весельчак. До баб повадист. Говорить с ним скучно и не о чем. Не пахарь и не горожанин, так, перекати-поле. Откуда у него деньги, и сам откуда? - только богам ведомо, но им на это наплевать и трактиру тоже. Однако, статью телесною он весьма 'Коромыслу' подходящ: повыше и потолще обоих верзил - Кусы и Тарпагу, да и в танцах толк понимает. Тоже пьяный, как и все в трактире, но в ногах крепок. А как раз это в 'Коромысле' и надобно! Дополнительный вкус и ценность танцу прибавляет то обстоятельство, что женщин в трактире, в сравнении с мужчинами, весьма немного, дюжины три: подавляющему большинству танцующих мужчин - остаться без сладостной добычи. Женщины - ясное дело - гулящие все как одна, порядочных в эти края не заманишь. Но вот как раз они все - в полном и трезвом разуме, иначе в два счета без прибытка останешься, мужчины местные - ушлый народ: задарма порадуются над пьяною, да ее же и обчистят.

Тарпагу свой одноручный меч на трактирную стойку положил, дабы святость оного охранял от воришек самолично трактирщик Горуль (тот и принял с почтительным поклоном), Куса всю поясную и заплечную сбрую, с ножами, секирами и мечами, за своим столом оставил, на попечении у тех членов шайки, кто танцевать не пойдет, Хвак же просто сдвинул пояс назад, поддернул петлю повыше, чтобы секира по подколенкам не била - сойдет.

Трое мужчин стали в ряд, ухватили друг друга за плечи, подергали, примерились, чтобы не вплотную плясать... А напротив них три тетки, ярко и густо измазанные - под красавиц - белилами да румянами, локтями нетесно сцепились. У обеих крайних в руках - по кипарисовой веточке, ибо это мужчинам плетьми танцующих хлестать, а девам - веточками мягкими охаживать...