Чайка с острова Мираколо - Алена Волгина

Да, а Пульчино заперли бы в клетку и берегли пуще ока, потому что такие тесные союзы, как наш, – исключительная редкость. Святые сестры житья бы ему не дали, изучая нас вдоль и поперек. Пульчино ненавидел клетки. Я не могла с ним так поступить. И мне было жаль подругу, которую насильно заставляли учиться, хотя искусство кьямата ей было вовсе не интересно.

Вдруг подумалось, что, может быть, страсть подруги к «собиранию каштанов» – это некая форма протеста против ее собственной клетки?

Мне всегда было сложно сделать выбор. Любое решение дается мне ценой мучительных колебаний. Умильта знает об этом, поэтому, как обычно, все решает за меня. Наскоро попрощавшись, она хватает мои сандалии, нехитрые садовые инструменты – старенькую мотыгу с короткой ручкой да «рыхлилку», похожую на скрюченную птичью лапу, – и убегает. Некоторое время еще слышны шлепки босых ног по каменным ступеням, но потом и они затихают. Гаснет эхо. Я остаюсь одна, не считая молчаливых отражений в полированных колоннах и зеркально-темной воде.

Белые одежды, небрежно брошенные на камни, похожи на чаячьи крылья. С замирающим сердцем я трогаю их ладонью, чувствуя, как сердце колотится от предвкушения. Мою подругу ждет старый каштан в углу сада и, возможно, чьи-то жаркие объятья под его пышной всепрощающей кроной. А меня – урок кьямата и волшебство, которое иначе мне недоступно.

Удар колокола вынуждает меня поспешить. Я быстро набрасываю платье, привычно нащупывая серебряные застежки. Пульчино откуда-то издалека искренне желает мне удачи. Наша дружба стала только крепче благодаря этой общей тайне, разделенной на троих. Тайне, подарившей всем нам глоток свободы.

По решетчатым оконным переплетам стекал дождь. Сирокко улетел прочь, забрав с собой тяжелую духоту, и на улицах снова воцарился привычный туман. В доме было прохладно, камины уже не топили. Стоя перед окном в салоне дома Граначчи, я держала в руках письмо от донны Арсаго, в котором она просила меня вернуться и погостить у них еще немного.

– Похоже, граф не может без тебя обойтись, – пошутил Рикардо. – Наверняка это он попросил жену написать тебе.

Я тоже так думала. Донна Арсаго всегда держалась со мной очень мягко, но у меня сложилось впечатление, что она меня немного опасалась и с радостью спровадила бы куда-нибудь подальше.

– Там тебе будет безопаснее, – продолжал Рико. – У Арсаго хорошая охрана, а я все-таки не могу стеречь вас целый день! Кто-то должен и делами заниматься!

Мне не хотелось уезжать. Казалось, что вернувшись к веселому обществу в доме Арсаго, я словно предам Ассунту, пострадавшую, между прочим, из-за меня. Хотя в уходе за больной толку от меня было мало. Я ужасно боюсь вида крови, так что при одном взгляде на рану у меня немеют колени и темнеет в глазах. Из-за этого глупого страха я становилась неуклюжей, вечно проливала воду или путалась в лекарствах. Дело кончилось тем, что мы с Мелиной разделили обязанности: она доверяла мне только читать тетке умиротворяющие книги и следить за лихорадкой, которая, к нашему беспокойству, все никак не проходила. Фалетрус приезжал каждый день со своим черным саквояжем, делал перевязку, слушал дыхание больной и все больше мрачнел.

Проводить меня в графский дом явился сам Алессандро ди Горо. Похоже, граф действительно всерьез озаботился моей безопасностью! В этот момент я как нарочно вышла из комнаты, чтобы распорядиться насчет обеда, и столкнулась со своим провожатым на лестничной площадке. Алессандро поднимался навстречу, как всегда собранный и серьезный, в неброском черно-сером дублете и темном плаще, отсыревшем от непогоды. При виде меня всегдашняя озабоченность на его лице сменилась каким-то другим, непонятным выражением. Я молча кивнула ему, стараясь не выдать своего испуга.

Мы не договорили в тот вечер. Алессандро никому не сказал о записке, с помощью которой меня выманили с праздника, но сам о ней наверняка не забыл, так что я съежилась в ожидании допроса. Вместо этого он бережно взял мои руки в свои. Ладони у него были теплые:

– Как вы, Джулия?

Мне было совестно взглянуть ему в лицо.

– Уже лучше, спасибо, – буркнула я.

– Вижу, вы обзавелись оружием? – спросил он с легкой усмешкой. Тренированный взгляд сыщика, конечно же, заметил кинжал, который я с той ночи постоянно носила при себе. Больше никто не сможет застать меня врасплох!

Возмущенно вскинув голову, я наткнулась на ободряющую улыбку:

– Мне нравится ваш боевой настрой.

Странно, и почему я раньше думала, что улыбка ему не к лицу?

Желание все рассказать вспыхнуло во мне с новой силой, но внезапно в соседней комнате послышался шум, приглушенные ругательства, быстрые шаги – и на площадку, словно вихрь, вылетел Рикардо:

– У «Ферроньеры» проблемы с таможенниками, так что мне нужно срочно ехать на Дито! – выпалил он. Крикнул, свесившись с перил: – Эй, Фабрицио, готовь лодку! Джули, ты собралась?

Если бы я могла придумать хоть одну причину, чтобы отложить отъезд! Но все мои вещи так и остались в доме Арсаго, собирать было нечего.

– Я сегодня еще не виделась с тетей.

Коротко поговорив со служанкой, я направилась в тетушкину спальню. Рикардо тоже выразил желание повидаться с больной, и Алессандро отправился с нами, так что в комнату мы заявились втроем. Подойдя к алькову, я поправила подушки в изголовье, с жалостью отметив, что за ночь у Ассунты еще больше осунулось лицо, коричневые тени под глазами стали глубже. Двое мужчин, неловко замешкавшись, остались стоять у порога. Медленно повернув голову, Ассунта в упор посмотрела на меня. Темные глаза на восковом, исхудавшем лице горели так, будто вся ее жизнь сосредоточилась в них. На один миг в ее взгляде мелькнуло узнавание, но потом она испуганно покосилась на две высокие фигуры, маячившие поодаль.

– Это Рикардо и дон Алессандро, тетя, – мягко сказала я. – Ты же их помнишь?

Сглотнув, она снова молча перевела взгляд на меня. Слабой рукой показала на ларец, стоявший на столике рядом с кроватью. Тот самый ларец из полированного ореха, с которым она встретила меня в первый день.

– Тебе… от матери… возьми. – Было видно, что каждое слово давалось ей с большим усилием.

Я растерялась. Взять его с собой? Зачем он мне? Насколько помню, в нижнем отделении лежали кое-какие драгоценности, оставшиеся от Беатрисы Граначчи, а в верхнем – всякие склянки для красоты, в том числе ненавистные белила, пользоваться которыми я теперь избегала. Я не понимала, что означал этот жест. Донна Ассунта все-таки признала меня членом семьи? Или ей было так важно, чтобы я не ударила в грязь лицом среди важных гостей дона Арсаго? Учитывая непреклонный нрав нашей тетки, с нее сталось бы восстать из гроба и проследить, чтобы я не опозорила род Граначчи неподобающим видом.

Глаза донны Ассунты перебегали с меня на двоих мужчин, будто она хотела что-то сказать, но не решалась. На болезненно-желтых висках выступил пот, и я осторожно промокнула его платком. В комнате было душно.