Чайка с острова Мираколо - Алена Волгина

– Ты сам знаешь, что все россказни о сожженной коже – это только суеверия. Просто ты забыл, каково это – быть рыбой. Если хочешь, могу напомнить, – вкрадчиво предложила я. – Хочешь, я помогу разбудить твою истинную суть, а ты взамен расскажешь мне о крипте. Кто там бывает еще, кроме графа? Как часто?

Запрокинув голову, Скарпа рассмеялся горько и зло:

– Значит, вот что тебе нужно в доме Арсаго? Тоже, как все они, хочешь власти! Эх ты, кьяма-ати, – презрительно выплюнул он. – Ты ничего не знаешь о Море! Ты просто глупый манок, вообразивший себя «зовущей»! Манок, на чей запах может прийти кто угодно!

Теперь уже он впился в меня немигающим взглядом. Перед глазами поплыли неприглядные картинки того, что морские чудовища могут сделать с человеческим телом. Ясное дело – хочет отвлечь меня и запугать. Но у меня была хорошая практика с Каритой, так что пескатор зря старался.

Подождав, когда он выдохнется, я легко сбросила наведенные чары:

– Ладно. Я поняла, что ты ничего не знаешь. На твое счастье, у меня сегодня хорошее настроение, так что я согласна помочь тебе просто так.

Скарпа заметался, облизнув губы, посмотрел на воду. В его глазах горела жажда, как у человека, заблудившегося в пустыне.

– Я же не пресноводный! Речная вода меня убьет!

«Матерь божья, пошли мне терпения!» – мысленно взмолилась я.

– Оглянись вокруг! Ты что, не чувствуешь запаха соли?! Вокруг море!

Он весь дрожал. Злоба боролась в нем с мучительным желанием обрести свободу. Когда то, чего ты так страстно жаждешь, находится на расстоянии вытянутой руки, но обрести это ты можешь только с помощью злейшего врага, это выводит из равновесия, понимаю. Скарпа с радостью убил бы меня прямо на паперти, но его держал страх перед доном Арсаго. Я без зазрения совести бросила бы его здесь – честно говоря, шут со всеми его проблемами вызывал у меня очень мало сочувствия – но у меня был долг перед Каритой.

Пескатор, конечно, мерзавец, но ведь мы во многом помогли ему стать таким. Я подумала, что море и люди равно безжалостны друг к другу.

– Посмотри на меня.

Четвертое правило кьямати: встретив взгляд иного – не отводи глаза. Зрительный контакт – самый короткий путь к чужому сознанию. Главное при этом – не потерять себя, постоянно помнить, кто ты есть. Сестра Агата на полном серьезе советовала нам тренироваться на кошках. Кошек на острове было мало, поэтому мы с Умильтой старались переглядеть друг друга. Куда до нас Скарпе! Даже захоти он сейчас – не вырвался бы.

Взвыв, оборотень заскреб пальцами по лицу. Одежда на нем вздулась и повисла лохмотьями, с лица и рук клочьями слезала кожа. Жалобно заскулив, Скарпа скрючился, рухнул на колени, закрывая руками живот. Я пошатнулась, когда боль сдавила мне виски и обручем охватила лоб. Мало радости – видеть, как человека на твоих глазах выворачивает шкурой внутрь, но отвернуться было нельзя. К горлу подкатил комок, перед глазами поплыли цветные круги.

Наконец, проморгавшись и справившись с тошнотой, я увидела, что нелепый человечек исчез, а вместо него на каменных плитах распласталась толстая рыбина с коротким мощным хвостом. Я же говорю – сундук сундуком. Полежав немного, рыбина вдруг стремительно развернулась в мою сторону, распахнув пасть с двумя рядами длинных, слегка изогнутых зубов. Я проворно отскочила, спрятавшись за колонну, и юркнула за дверь. Снаружи в нее тут же жахнуло чем-то тяжелым. Кажется, в дело пошел хвост.

На мое счастье, пескатор не мог переступить порог церкви, так что я решила отсидеться внутри. Ощупью нашарив ближайшую скамью, я упала на нее, уткнувшись пылающим лбом в колени и от души жалея, что у меня нет при себе фляги с вином или хотя бы воды – успокоить желудок после созерцания внутренностей пескатора. Дверь по-прежнему сотрясалась от ударов. Видимо, показав мне свои кишки, оборотень теперь был полон решимости взглянуть на мои.

«Долго еще будешь сидеть там, колдунья?» – ехидно спросил пескатор в моей голове.

«А куда мне спешить? – ответила я с тем же ехидством. – Я дождусь, когда море отступит, и ты, бестолочь, задохнешься в речной воде».

Снаружи послышался разочарованный рев и шлепки могучего хвоста. Возмущенный моим коварством, пескатор негодующе взвыл, изрыгнул несколько проклятий в мой адрес, еще раз наподдал хвостом в дверь и исчез.

Некоторое время я постояла, прислушиваясь, положив ладонь на ручку двери. Нет, точно уплыл. Канал возле церкви жил своей обычной суетливой жизнью, в нем не чувствовалось никакой опасности – ну, кроме парочки моррен. Пескатор уволок свое брюхо в лагуну, как и прежде лелея злобу и мелкую мстительность. Вот же неблагодарная тварь!

Ладно. Это только ради Кариты.

«Я сделала это не для него, а исключительно в память о ней», – сказала я себе, выходя наружу. И едва не упала на пороге, когда откуда-то издалека, со стороны лагуны вдруг долетел ответ. Будто кто-то ласково-насмешливо щелкнул меня по носу. Карита?! Я застыла столбом, боясь спугнуть смутное, неуловимое ощущение ее присутствия. «Тела паурозо мы вообще не нашли», – всплыли в памяти слова Алессандро.

Неужели она жива?! Я боялась в это поверить. Долго вслушивалась в пение воды, в ее медленное течение, соединяющее паутину наших каналов с зеленой лагуной и дальше – с морем, до самого горизонта. Но сколько я ни старалась, больше ничего не могла расслышать. Только в небе над лагуной орали чайки.

Следующие несколько дней я при каждом удобном случае поднималась на алтану, чтобы еще раз послушать море, но безрезультатно – Карита больше не появлялась. Впрочем, учитывая, каково ей пришлось в Венетте, это неудивительно. На ее месте я тоже постаралась бы убраться как можно скорее и дальше от города.

Я успокаивала себя, убеждая, что мне в тот день ничего не почудилось и Карита действительно жива. Это был единственный проблеск надежды в череде печалей, посетивших нас. Через день после моей прогулки к церкви святой Марины умерла донна Ассунта.

Я плохо помню торжественную панихиду, так как прогулка по затопленному городу не прошла для меня даром, и я простудилась. Утром черная гондола-катафалк пришвартовалась к набережной возле нашего дома. Трое мужчин осторожно снесли туда гроб, увитый цветами, чтобы отвезти его в церковь. Во время службы я стояла как в тумане, бледные лица людей под темными беретами и траурными покрывалами сливались для меня в одну колеблющуюся массу. Рикардо, видя мое состояние, не советовал мне ехать на кладбище, но я упрямо отказывалась подождать его дома. Я должна была сделать для Ассунты хотя бы это.

После панихиды нас ожидала поездка на остров, который на старом языке назывался Ла Каса Спирит – Дом Духов. Там находились склепы большинства городских семей. Траурная гондола бесшумно скользила по воде, рассыпая вокруг опаловые блестки. Четверо гондольеров в черных шарфах и кушаках молча работали веслами, пятый стоял над гробом с жезлом в руке. От запаха цветов у меня кружилась голова, радужный блеск воды резал глаза. Ла Каса Спирит был последним пристанищем для многих горожан. Это было тихое, безмолвное царство скорби. Он был словно отделен от шумного города незримой завесой. Даже вода у его берегов казалась особенно темной и непроницаемой, маленькие волны негромко всхлипывали, разбиваясь о прибрежные камни.