Иллюзия чистого листа - Дмитрий Владимирович Ледовской

к концу недели неприятности пошли на спад. Уже в субботу утром я обратил внимание на тот факт, что часть прохожих по-прежнему бросали на меня неприятные взгляды, но при этом многие проходили мимо меня с полным равнодушием, и это не могло меня не радовать. В воскресенье встречающиеся мне люди шли, и вовсе не обращая на меня никакого внимания. Лишь одна дворничиха, подметая тротуар, угрюмо и намеренно мазнула своей метлой по моим ботинкам и сказала, что шапка у меня дурацкая. Но я не обиделся. К вечеру воскресного дня опять подморозило, и дышалось легче, чем когда была оттепель. Необъяснимая тревога также постепенно исчезла, и я больше не тяготился внезапно нападавшими на меня страхами и бессмысленными душевными терзаниями.

Вечером последнего дня недели я сидел за письменным столом и пил чай из большой кружки с печеньем. Чтобы не запачкать зеленое покрытие, положил на стол кухонную дощечку, с которой кружка с горячим напитком проделывала путь к моему рту, а затем возвращалась обратно и некоторое время стояла со струящимся вверх паром. В комнате горела только настольная лампа. Верхний свет я не любил включать, потому что с настольным светом комната казалась уютнее и таинственнее. На кухне пить чай или кофе я не любил, по этой причине предпочитал коротать время с кружкой или чашкой чая в большой комнате на диване или за письменным столом. За окном комнаты все также светил уличный фонарь, проецируя ломанную трапецию света на потолок комнаты. Я сидел, прихлебывал чай и знал, что сегодня появится Илларион Федорович, и у нас с ним будет беседа, важная, но, возможно, последняя. А затем я останусь один. И что я буду делать дальше, я не ведал, рассчитывая, что ожидаемый мною гость все прояснит. Неделя была психологически непростой, но пережить ее вполне можно. На душе было с одной стороны легко, ведь неделя подошла к концу, с другой – волновала неизвестность будущего. Я стоял на пороге чего-то важного и таинственного, и это отчасти тревожило меня. На данный момент наши с внешним миром отношения должны были кардинально измениться и перестроиться, я как бы должен уже находиться на ином уровне, нежели остальные люди. В себе лично я каких-либо изменений пока не чувствовал. Может быть, потому, что еще не в полной мере переступил этот порог. Или вообще пока не переступил.

Около десяти часов вечера я ощутил невидимые изменения и понял, что в комнате появился кто-то еще. Это чувство проявилось настолько явственно, что я обратился в пустую погруженную во мрак часть комнаты:

– Илларион Федорович?

Из кресла в углу комнаты хрипло донеслось в ответ:

– Здравствуйте, Олег Сергеевич. Конечно, это я.

Я обрадовался, услышав голос человека, который скоро навсегда покинет этот мир и узнает тайну высшего мира.

– Ну вот, видите? Неделя прошла быстро, – заговорил голос. – Я наблюдал за вами время от времени и видел, что в вашем случае ничего неординарного не произошло. Агрессия людей не зашкаливала, и Юалл надежно вас защищал. Согласитесь, что без его поддержки вам пришлось бы туго.

– Полностью разделяю ваше мнение, – ответил я.

В этот момент кресло в углу перестало быть пустым. В полумраке, где оно стояло, сначала я просто увидел сидящего человека, не разобрав, кто это. Но постепенно мои глаза привыкли, и стало видно, что в углу сидит тот человек с улицы, спрашивавший меня про Моховую, а потом появившийся будто бы ночью во сне.

– Это привычный для вас облик, – сказал Илларион Федорович, – но я могу выглядеть и иначе. Тот вид, что предстал перед вами, на самом деле мне не принадлежит – при своей прежней человеческой жизни я смотрелся по-другому.

– А где же ваша собака? – спросил я.

– Да вот она, – и мой гость глазами указал за ручку кресла.

Я тут же рассмотрел сидящую возле него собаку, ту самую, что видел с ним на улице. Пес тихо сидел и глядел на меня. Тот же самый человеческий взгляд был спокойным и задумчивым.

– Забавный он у вас, очень необычный пес.

– Он не настоящий. Что-то вроде фантома. Он делает все так, словно живой. Его даже можно потрогать или попросить залаять, и он все сделает.

– А зачем он вам? – спросил я гостя.

– Это часть моей души, – ответил гость, – я намеренно отделил ее от себя, чтобы было веселее, и облачил вот в форму собаки. Мы даже можем общаться. Это как при раздвоении личности – сам с собой беседую, дискутирую, пытаюсь убедить или переубедить самого же себя. Примерно так человек мысленно спорит сам с собой по разным вопросам. Одна часть его выступает за, другая – против. Вот сейчас возьму, да и уберу его, а потом верну.

В эту же секунду собака пропала, а Илларион Федорович остался сидеть в углу один. Но через непродолжительное время пес снова возник.

– Вот так вот, – заключил мой гость, завершив трюк с собакой.

Я вспомнил про чай и подумал, что стоило бы предложить напиток Иллариону Федоровичу. Хотя, возможно, это могло быть лишним. Но я все же попробовал:

– Не хотите чаю?

– Нет-нет, спасибо! – ответил он, улыбнувшись, от чего его лицо привычно для меня собралось в гармошку.

Какое странное лицо, подумал я, вроде обычное, а как будто из резины. А сам спросил уже о другом:

– И что же дальше? Как мне теперь быть?

– Период вашей адаптации завершается. Вы не изменили своего суждения по поводу своей новой жизни? Готовы ли вы ее начать?

– У меня в любом случае, как я понимаю, нет выбора, – проговорил я,– но даже если бы и был, то это ничего не изменило бы. Я полностью уверен, что поступил правильно.

– Ну, вот и отлично, – не замедлил с ответом Илларион Сергеевич. – Итак, ровно с двенадцати часов наступающей ночи и ноля часов приближающихся суток вы полностью обновитесь и останетесь здесь вместо меня. Я же, в свою очередь, перейду в средний мир, где какое-то время смогу наблюдать за вами, после чего, как только меня призовут в высший мир, я исчезну для вас ровно до того времени, пока вы не проследуете туда же. Как сложится у меня в конечной точке, не знаю. Может и там нам будет не суждено встретиться. Но это уже второстепенная история. С завтрашнего дня вы сможете влиять на все, что происходит в пределах вашей территории, о которой я ранее говорил. Эту территорию вы будете чувствовать и, если захотите пересечь ее границу, то сразу же это поймете,