Алый король. Разделенная душа - Грэм Макнилл

Убрав инфопланшет в карман рясы, магос поклонился космодесантнику.

— Мои извинения, библиарий Пром. Я питал большие надежды относительно данной вылазки, но, похоже, оказался неправ.

Резко обернувшись, Дион схватил Зайгмана и вздернул его над палубой. Остаточные болевые ощущения распалили гнев легионера, вызванный промахом Виденса.

— Ты понимаешь, чего стоила твоя ошибка? А? Только представь, какие еще подвиги мог совершить этот воин, скольких изменников убить? Нет, скажи, ты понимаешь?!

Нечеловеческое тело Зайгмана, скрытое под длинным балахоном, дергалось и извивалось над полом. Из динамика его маски вылетел отрывистый испуганный крик.

— Библиарий Пром, успокойтесь! Статистическое прогнозирование, при всей его эмпирической точности, не идеально!

— Прежде ты утверждал иное, — напомнил Дион, крепче сжимая пальцы. — Если результат тебя устраивает, цифры не лгут, но в случае твоей ошибки оказывается, что формулы были несовершенными. Как удобно!

— У каждого метода прогнозирования есть изъяны, — быстро проговорил Виденс. — Пророчества, гадания по птицам или внутренностям, картомантия… все они зависят от различных интерпретаций и отклонений!

Не желая выслушивать подобные оправдания, Пром еще сильнее сдавил глотку получеловека. Металлическая гортань смялась под скрежет пластали и шипение напрягающейся пневматики. На лицевой пластине техножреца лихорадочно завращались линзы в латунной оправе.

— Библиарий, он просыпается! — завопил магос.

Осознав, что его гнев неуместен и отчасти принадлежит не ему, Дион выпустил Зайгмана. Лицо легионера отразилось в маске из матированной стали; увидев его, Пром с омерзением отвернулся.

Варэстус подергивался на каталке. Веки воина подрагивали — вторжение в его воспоминания привело к сбою биологических механизмов, не позволявших Сарило проснуться. В кровь космодесантника хлынули мышечные стимуляторы, и он застонал, сжимая кулаки.

Дион почти нежно положил ладонь на голову раненого.

— Прости меня, брат, — сказал библиарий.

И выжег мозг легионера огненным импульсом.

Выйдя вместе с техножрецом из отсека Медике Астартес, бывший Ультрамарин запер за собой дверь. Окутанный тенями зал, превратившийся из палаты исцеления в склеп, омрачился и затих.

— Будь ты проклят, Малкадор… — с глубокой скорбью прошептал Дион, коснувшись холодной металлической створки.

Посмотрев на свою руку, он увидел тускло-серебристую броню — округлый наруч оттенка оружейной стали, а не насыщенного синего колера Тринадцатого. Пром тяжело перенес то, что с доспеха стерли геральдические цвета родного легиона, но в подобных ситуациях воина скорее радовало их отсутствие. Его братья в Ультрамаре никогда бы не одобрили бездушно логичного плана Сигиллита.

Товарищи сочли бы поступок Диона гнусным предательством, но они не ведали того, что знал библиарий. Они не видели того, что узрел он. Они не слушали высокопарную речь Магнуса Красного в Никейском амфитеатре, где примарх отверг выдвинутые против него обвинения в колдовстве.

Дион слишком хорошо помнил тот день.

Вулканический жар, игра отражений в лабиринтах из остекленевшего камня.

Ощущение своей правоты, что росло в груди Прома, когда он стоял плечом к плечу с другими воинами-мистиками.

Эликас, Умойен, Зарост… все — главные библиарии.

И Таргутай Есугэй, старший грозовой пророк Белых Шрамов.

Чогориец говорил мудро, как сам Птолемей[59], и слова его не звучали менее разумно от того, что их произносили на ломаном готике с дикарским акцентом. Каждый адепт Библиариума тогда выступил с речью в поддержку Есугэя, выстраивая защиту их дела на основании логики, здравого смысла и неопровержимых доказательств.

Но их обманули.

Даже Таргутай, умнейший среди них, не разглядел, что скрывал Циклоп под маской благих намерений.

Пром сжал латную перчатку в кулак.

— Ты солгал нам, — прошептал он сквозь сжатые зубы.

Командир «Аретузы», магос Умвельт Икскюль, ждал их в украшенном витражами притворе медицинских палуб. Оставаясь в тени статуи, которая изображала Императора подле раненого солдата, техножрец наблюдал за тем, как автоматоны-вораксы с тонкими конечностями рыскают по сводчатым палатам «Живаго».

Точнее, здесь находилось кибернетическое прокситело Умвельта с корпусом цвета стальной пыли.

Эта модель типа «Урсаракс», собранная из модифицированной экзоброни «Лорика-Таллакс» и деталей «Кастеляна»[60], представляла собой механизированного солдата-штурмовика с поршневыми конечностями и связками искусственных мышц. Даже обычные «Урсараксы» не являлись роботами: их усовершенствованным для боев шасси управляли отделенные от тела мозг и нервная система крепостного-технотрэлла.

Сам верховный магос — полумертвец с атрофированными из-за нейродегенеративных болезней мышцами — пребывал на борту «Аретузы» в мобильной клетке-фиксаторе. Не имея возможности присутствовать на «Живаго» лично, Икскюль транслировал свое сознание в массивный корпус воина-«Урсаракса», применяя сокровенное искусство кибертеургии.

Заметив Диона и Виденса, покрытый оранжевым лаком киборг повернулся к ним, и по его металлическому телу пробежали блики рассеянного света электрофакелов. На блестящем доспехе поверх пневматического шасси извивались нарисованные змеи, с лицевой пластины смотрел намалеванный кем-то багряный череп. По удлиненному затылку тянулись косицы кабелей мыслеуправления, соединявшие сенсориум Умвельта с головным мозгом искалеченного создания внутри.

Пром ненавидел прокси-тело магоса. Оно непрерывно излучало агонию запертого в нем живого раба, которую библиарий ощущал как резкий кровавый привкус во рту; Диону казалось, что он жует осколки стекла.

— Где кандидат? — спросил Икскюль. От его когда-то богатырского голоса сохранились только компиляция образцов речи, использующаяся теперь в динамиках киборга.

— Не подошел.

— Прискорбно, — отозвался Умвельт. — Активирую протоколы зачистки. Отряды вораксов уже заблокировали экипаж на нижних палубах для последующего устранения, а я выгрузил в логические устройства «Живаго» программу случайных варп-прыжков.

Прома охватил тот же гнев, что и в ту минуту, когда он едва не задушил Виденса, но пси-капюшон быстро рассеял энергию его чувств. На звездолете, полном раненых, где царствовали скорбь и муки, яркие эмоции приманивали тварей из-за пелены, словно кровь в воде.