Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

— Обращаясь с предложением к правительствам и народам всех стран начать немедленно открытые переговоры о заключении мира, правительство выражает со своей стороны готовность вести эти переговоры как посредством письменных сношений, по телеграфу, так и путем переговоров между представителями разных стран или на конференции таковых представителей… Рабочее движение возьмет верх и проложит дорогу к миру и социализму. (Долгие несмолкаемые аплодисменты.[3154])

Открылись прения. Левые эсеры согласны. Дзержинский — от социал-демократии Польши и Литвы:

— Мы знаем, что единственная сила, которая может освободить мир, это — пролетариат, который борется за социализм. Те, от имени которых предложена эта декларация, идут в рядах пролетариата и беднейшего крестьянства, все те, кто покинул в эти трагические часы этот зал, — те не друзья, а враги революции и пролетариата. Мы не выставляем отделения себя от революционной России. С ней мы всегда столкуемся. У нас будет одна братская семья народов без распрей и раздоров.

Стучка — от латвийской социал-демократии — «за». От имени литовских трудящихся выступал Капсукас-Мицкевич:

— Голос революционного пролетариата, армии и крестьянства пройдет через штыки и проникнет в Германию и другие страны и будет способствовать всеобщему освобождению.

Возражает только большевик Еремеев, который требует, чтобы мирным условиям был придан ультимативный характер:

— Могут подумать, что мы слабы, что мы боимся[3155].

Ленин берет слово:

— Я буду высказываться решительно против того, чтобы наше требование о мире было ультимативным. Ультимативность может оказаться губительной для всего нашего дела… При ультимативности правительства могут не ответить, при нашей редакции они должны будут ответить… Есть еще один пункт, на который вам, товарищи, надо обратить пристальное внимание. Тайные договоры должны быть опубликованы… Мы не дадим себя опутать договорами. Мы отвергаем все пункты о грабежах и насилиях, но все пункты, где заключены условия добрососедские и соглашения экономические, мы радушно примем, мы их не можем отвергать[3156].

В 22.35 Каменев ставит «Декрет о мире» на голосование. Море рук. На трибуну поднимается один из неопознанных делегатов:

— Предлагаю приветствовать товарища Ленина как автора обращения и стойкого борца и вождя рабоче-крестьянской победоносной революции[3157].

Весь зал встал. «Долгие овации сменились пением «Интернационала», — записал Суханов. — Затем снова приветствовали Ленина, кричали «ура», бросали вверх шапки. Пропели похоронный марш в память жертв войны. И снова рукоплескали, кричали, бросали шапки»[3158]. Вильямс наблюдал: «Люди улыбались, глаза их сияли, головы гордо вскидывались. Это надо было видеть… Рядом со мной поднялся высокий солдат и со слезами на глазах обнял рабочего, который тоже встал с места и яростно аплодировал. Маленький жилистый матрос бросал в воздух бескозырку… Выборгский красногвардеец с воспаленными от бессонницы глазами и осунувшимся небритым лицом огляделся вокруг, перекрестился и тихо сказал:

— Пусть будет конец войне.

На очереди второй вопрос — о земле. Снова докладывает Ленин. Декрет не размножен, не роздан, воспринимают на слух. Более того, текст написан так неразборчиво, что сам докладчик начинает в нем путаться, пока не замолкает совсем. Кто-то из толпы, сгрудившейся за трибуной, берет бумагу из рук Ленина и дочитывает до конца. Делегаты слышат самое яркое:

— Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа. Помещичьи имения, равно как все земли удельные, монастырские, церковные, со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебные постройки и всеми принадлежностями переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов, вплоть до Учредительного собрания. Для руководства по осуществлению великих земельных преобразований, впредь до окончательного их решения Учредительным собранием, должен служить следующий крестьянский наказ, составленный на основании 242 местных крестьянских наказов редакцией «Известий Всероссийского Совета Крестьянских Депутатов».

Делегаты не сразу понимают: отказавшись от программного требования РСДРП(б) о национализации всей земли, Ленин объявил ее «социализацию», то есть изъятие из сферы торговых операций и передачу в пользование крестьянской общины. Это — эсеровская платформа. Ленин поясняет:

— Здесь раздаются голоса, что сам декрет и наказ составлен социалистами-революционерами. Пусть так. Не все ли равно, кем он составлен, но, как демократическое правительство, мы не можем обойти постановление народных низов, хотя бы мы с ним были не согласны. В огне жизни, применяя его на практике, проводя его на местах, крестьяне сами поймут, где правда. И если даже крестьяне пойдут и дальше за социалистами-революционерами и если они даже этой партии дадут на Учредительном собрании большинство, то и тут мы скажем: пусть так. Жизнь — лучший учитель, а она укажет, кто прав, и пусть крестьяне с одного конца, а мы с другого конца будем разрешать этот вопрос… Суть в том, чтобы крестьянство получило твердую уверенность в том, что помещиков в деревне больше нет, что пусть сами крестьяне решают все вопросы, пусть сами они устраивают свою жизнь. (Шумные аплодисменты)[3159].

Молотов считал такой поворот Ленина одной из вершин его тактической мудрости: «Декрет и наказ были утверждены съездом Советов, и это сыграло огромную положительную роль в сплочении революционных сил рабочих и крестьян… В итоге получилось, что разработанная эсерами программа — наказ крестьян — сослужила замечательную службу в пользу социалистической революции, а эсеры остались и без программы, и без крестьян, отхлынувших от эсеров, ничего не сделавших для осуществления крестьянского наказа. Это один из блестящих примеров смелой и вместе с тем исключительно гибкой ленинской тактики завоевания поддержки широких масс»[3160].

На съезде, как отмечал Суханов, «очень странно, что по Декрету о земле не последовало никаких прений. Вместо этого начались опять внеочередные заявления. Выступает член крестьянского ЦИК и представитель 3-й армии. Но они говорят не о земле, а снова требуют освобождения министров-социалистов. В противовес им крестьянин Тверской губернии требует ареста всего крестьянского ЦИК, продавшегося буржуазии. Собрание восторженно приветствует этого оратора»[3161].