Пусть простить меня невозможно - Ульяна Соболева

— Вернись, вернись обратно, пожалуйста… Вернись обратно.

Я повернулась к Сергею, и сама не знаю, как это сделала, — я выдернула пистолет из кобуры на его поясе и наставила дуло прямо ему в лицо.

— Вернись туда.

Серый посмотрел на меня. Челюсти сжаты, лицо серое, перекошенное, глаза налились кровью.

— Нет.

— Вернись, твою мать, не то я разнесу твою тупую башку и вернусь сама.

Я хрипела, голос сорвался окончательно.

— Нам незачем туда возвращаться, — глухо сказал он и сильнее надавил на газ. Я выронила пистолет и почувствовала, как у меня разрывается голова, в ней нарастал рев, цунами. Я попыталась выбить стекло, и в этот момент Сергей внезапно резко надавил на тормоза. Джип остановился прямо посередине дороги. Серый вдруг рывком прижал меня к груди.

— От него ничего не осталось, поверь, там не на что смотреть…

Я вздрагивала, пыталась его оттолкнуть, но он сжимал меня очень сильно, до боли.

— Там не на что смотреть… от него ничего не осталось, — повторял он, как заведенный, и я чувствовала, как он дрожит, вместе со мной.

Я отрицательно качала головой, мне было нечем дышать, я пыталась вздохнуть и не могла. Серый разжал руки. По его щекам текли слезы. Он смотрел на меня, а я — сквозь него, я уже ничего больше не видела, я словно ослепла"

— Когда-то…когда-то ты плакал о нем и любил его… В память об этой дружбе помоги мне.

Схватила его за руки, чувствуя, как слезы обжигают глаза.

— Хорошо… помогу.

— Ты…ты ведь вспомнил, да?

Кивнул и сжал мои руки сильнее.

Не сломана, но без тебя жила.

Не сломана, я все тебе дала.

Откуда же порезы на губах?

Откуда мы в тысяче шагах?

Я не твоя война, я же тебе нужна.

Верила.

Я не твоя война, я без тебя одна;

Проверила, верила.

Мерцание. Между наших губ признание.

Лучше без разлук.

Касается моя любовь тебя

И мается, но знает, что твоя.

Я не твоя война, я же тебе нужна.

Верила.

Я не твоя война, я без тебя одна;

Проверила. Я не твоя война.

Я не твоя война, я же тебе нужна.

Верила.

Я не твоя война, я без тебя одна;

Проверила.

Я не твоя война, я же тебе нужна.

Верила.

Я не твоя война, я без тебя одна;

Проверила. Я не твоя война.

Наргиз Закирова

В особняк Зарецкого меня везла его личная служебная машина с молчаливым седоволосым водителем за рулем. Широкие затемненные очки скрывали половину его лица, и он напоминал мне героя франшизы "Люди в черном". С одним исключением — желания смеяться у меня не возникало. Даже наоборот. Мне было страшно. Очень и очень страшно. Ведь Серый был прав. Я не умею играть в эти игры. Я вообще не умею играть и никогда не играла. Но жизнь очень злой и беспощадный учитель. Она заставляет проходить самые невозможные тесты на выживание, и ее не волнует — готов ты к ним или нет. Либо прошел, либо тебя больше нет. Но у меня нет права на второй вариант. И… Новичкам ведь везет. Должно повезти.

Мне помогал Серый. Насколько вообще мог помочь в его состоянии. Я вспомнила, как встретила его. Случайно. Настолько случайно, насколько вообще может быть случайной судьба. У меня заглохла машина неподалеку от метро, и я ждала на трассе, на обочине, когда за мной приедет водитель Руслана. Он должен был отдать мне свою машину, а сам дождаться эвакуатора и отправить мою на ремонт. Мое внимание привлек нищий с протянутой рукой посередине трассы, на светофоре. Он сильно хромал, волочил за собой ногу, его лицо было закутано рваным шарфом, а протянутая к окнам рука дрожала так сильно, что казалось, она вот-вот оторвется. Я поискала мелочь в кошельке, собрала по карманам все, что было, добавила завалявшихся несколько сотен. У меня, как всегда, не было с собой наличности. Только карточки, чеки. Бомж в шарфе подошел к одной из машин и постучал в окно. Дверь вдруг резко распахнулась, так, что ударила несчастного, и его вышвырнуло на встречную полосу. Водитель покрыл бомжа отборным матом. Машин пока не было, а нищий не мог подняться. Вот-вот сменится свет светофора, и весь поток понесется на лежащего на асфальте мужчину. Я выскочила из своего авто и побежала к нему, когда помогала встать, шарф соскочил с его лица, и я, наверное, закричала, а его глаза широко распахнулись, он в ужасе попятился назад, но я схватила его за руку и дернула в свою сторону. Первая машина просвистела в нескольких сантиметрах от нас.

— Серый. Ты? Нооо… но как? Кааак. Ты же… Руслан говорил мне, что ты погиб… О, Боже.

— Отпусти… — хрипел он, — отпусти, я жить хочу, отпустиии. Это он меня. Он. Отпусти. Я не виноват. Я ничего больше никому не сделал.

Кажется, он был не в себе, и вблизи его лицо казалось черепом, обтянутым тонкой кожей. Заросший, с ранами от побоев на лбу и на скулах Серый вызывал щемящую, запредельную жалость. От того сильного, безбашенного, веселого парня не осталось ничего кроме глаз, которые я сразу узнала.

Мне удалось уговорить его сесть в такси и поехать со мной в больницу. К маминой знакомой. Пожилому наркологу Валентине Степановне Черенковой. Когда-то я давала ее координаты своему бывшему мужу, мама рассказывала, что он таки обратился за помощью, и, судя по результатам, она смогла ему помочь. Но Серого тут же госпитализировали, он был в ужасном состоянии. С многочисленными переломами, с неправильно сросшимися ребрами и гангреной на израненной ноге. Ногу удалось спасти, удалось даже привести его самого в человеческий вид. Именно тогда Серый мне рассказал, как Руслан казнил его и закопал живьем. Полуживого Серого отрыла свора бродячих собак. Они искусали его и выдрали кусок мяса с ноги и с руки. На руке повредилось сухожилие, и она перестала сгибаться и разгибаться в кисти, а пальцы застыли в скрюченном виде. Рана на ноге долго не заживала, а потом загноилась. Но Серый боялся идти в больницу, чтоб его не нашел Руслан, да и денег у него не было. Покаялся мне во всем, что совершил, и молил меня простить и никогда не рассказывать мужу, что он жив.

Нет, я им не занималась. Я просто перечисляла деньги Валентине в память о том, что когда-то он все же был верен Руслану, а еще, наверное, из бабьей жалости, на которую не способны мужчины. Жизнь и так его наказала сполна.

Адрес Серого мне дала Степановна. Хвалила его, рассказывала, как он работает в церкви за кусок хлеба, а в больнице одной рукой починил все тумбочки. Хороший парень. Оступился и упал на дно. Да, подняться уже вряд ли сможет, но он ползает и не сдается. Делает доброе дело. Раскаяние, искреннее и глубокое, на него мало кто способен. Но именно оно творит чудеса, и самые добрые поступки совершаются именно из раскаяния.