Межвремье - Медина Мирай

– Не думаю, что это правда. По крайней мере, – тихий смешок, – он всегда выглядит таким аккуратным. Никогда не видел его запыхавшимся.

– Откуда ты знаешь? Может, они встречаются после учебы.

Тревис вжался в стену, противоположную от двери в раздевалку. Каждое обидное слово припечатывало его к месту лишь сильнее. Он сжал кулаки.

Смириться с мыслью, что ты навсегда будешь изгоем в собственном классе? Перейти в другой, где к тебе относятся лучше? А может, хоть раз посмотреть в лицо опасности и попытаться изменить отношение обидчиков к себе? Тревис больше не мог мириться с первым и не собирался выбирать второе. Только третье.

Одноклассники удивились, увидев на пороге в раздевалку объект своих насмешек, прервавший их на полуслове. Он закрыл дверь с громким скрипом. Воцарилась тишина. Все взгляды были прикованы лишь к нему. Он собрался с духом и вложил всю свою храбрость в эти слова:

– Может, скажете мне все в лицо? Или от страха собираетесь вечно обсуждать меня за спиной?

На пару секунд на лицах ребят появилась озадаченность. Некоторые из них переглядывались.

Тревис сглотнул, стараясь выглядеть как можно грознее и злее, что выходило у него никудышно и фальшиво. Он прошел к своей кабинке.

Замок щелкнул, и дверца открылась с приглушенным скрипом. Ребята внимательно, со сдерживаемым смехом наблюдали за своим одноклассником в ожидании его реакции. То, что Тревис увидел на одной из полок своей кабинки, повергло его в шок.

Это были отфотошопленные фотографии, на которых он якобы был запечатлен с некоторыми учителями-мужчинами. Фото были настолько хорошо склеены и отредактированы, что не каждый профессионал смог бы понять, подделка это или оригинал.

– У нас таких куча! – Одноклассник помахал перед ним пачкой поддельных фото.

Тревис не мог сдвинуться с места. Он понял, что ему конец.

Никто ему не поверит. Учителей в лучшем случае уволят, в худшем – их будет ждать суд, а сам он навсегда будет опозорен из-за таких ужасных чувств, как зависть и ненависть, присущих всем его недоброжелателям.

«Но если бы они хотели показать всем эти фотографии, то сделали бы это, не демонстрируя их мне. А может, они перед этим хотели посмотреть на мою реакцию?»

Он слышал их отвратительный смех. Кто-то не обращал внимания на конфликт и слушал музыку через наушники, кто-то, устроившись в уголке, болтал со своим другом. Не все были вовлечены в это грязное дело, но никто не собирался его прекращать.

– А-ха-ха-ха! Посмотри на его лицо!

– Бедненький! Что же ты теперь будешь делать?

– Отлично, Джошуилл. Я не ожидал от тебя такого.

– Это не я, а мой хороший друг. Он просто бог фотошопа.

«Неужели я и с этим должен смириться? – размышлял Тревис. – Неужели прямо сейчас мне нужно успокоиться, закрыть на это глаза, переодеться и пойти в спортзал? А там меня будут задевать мячами, ногами и кулаками, а потом скажут, что случайно».

Тревис не нашел в себе сил противостоять наглости одноклассников.

«Никто мне не поверит».

Вечером мать, Лолла, заказала праздничный торт в честь дня, когда они с ее мужем Карвином придумали имя Тревис. Это было в марте. Настроение в доме царило такое, будто наступал Новый год. Даже этот долгожданный праздник семья Станли не праздновала так, как день, когда они придумали имя своему единственному и горячо любимому сыну.

Они были идеальной семьей. Единственная причина, по которой у них мог возникнуть конфликт, – это пропуски физкультуры Тревисом. Но сегодня парень получил заслуженный праздник. Потирая синяк выше колена от якобы случайного удара одноклассника ногой, он раскладывал чайные столовые приборы, стараясь выглядеть как можно счастливее.

Настрой мистера и миссис Станли вдохновлял его, укрывая от реальности и ожидания завтрашнего позора. В какой-то момент ему захотелось рассказать обо всем родителям, но их улыбки и смех были такими чистыми и искренними, что нарушение их печальными новостями было сравнимо с грехом.

Тревис не сводил взгляда с мамы Лоллы. Она распустила русые волосы, поправила подол платья и протянула руки к мужу, который только что вытащил из духовки порцию пирожных собственного приготовления.

Мистер Станли был высоким, не сказать, что крепко сложенным, с большими карими глазами и морщинами, придававшими его лицу немного старческий вид. Хотя он и выглядел старше своего возраста, это его не портило.

Тревис часто задумывался над красотой и обращал внимание на каждую отличительную внешнюю черту человека с тех пор, как его единственная подруга Дженн стала впадать в депрессию, утверждая, что она некрасивая.

– Ты очень красивая, – неоднократно повторял ей Станли.

– Но другие так не считают. – Ее рыжие кудрявые волосы слипались на щеках от слез. Она неуклюже, совсем как ребенок, вытирала мокрые дорожки кулачками и продолжала хныкать.

– Для меня ты красивая. – Тревис протянул ей платок. – Тебе ведь важнее мое мнение, нежели мнение других людей?

Дженн задумалась: стоит ли верить лучшему и единственному другу? Может, он говорит это из жалости?

Но выражение его лица, тон, голос, эти мягкие движения пальцами, когда он заботливо вытаскивал салфетку из пачки и протягивал ей, не давали повода усомниться в искренности его слов.

Но она все упрямилась:

– Ты так говоришь потому, что жалеешь меня.

– Я так говорю потому, что это правда.

Глаза Дженн засияли. Она неуверенно приняла бумажную салфетку и вытерла слезы, вздыхая с облегчением. Она заставила себя улыбнуться и сказала:

– Когда я плачу из-за этого, я точно выгляжу страшной.

– С этим не буду спорить.

Вспоминая этот маленький эпизод, ставший очередной ступенькой на пути к их полному доверию, Тревис не мог сдержать улыбку. Он мог верить Дженн. Он любил ее как лучшего друга, но чувствовал ее особенную любовь к себе и не знал, что с ней делать.

На следующий день фотографии разлетелись по всей школе. Тревис не пришел. Он гулял по самым малонаселенным районам Лимерика, молясь, чтобы его не заметили знакомые родителей.

Телефон вибрировал чуть ли не каждую минуту от поступающих сообщений его одноклассников. Одни спрашивали, правда ли это, другие же сыпали унижениями. Тревис не отвечал никому.

Последнее сообщение пришло от мамы, которая, очевидно, узнала обо всем от классного руководителя. Но сын не стал читать его. Вместо этого он выключил телефон.

Он не видел смысла в том, чтобы отрицать правду.

«Никто мне не поверит».

Родители любили его, но верили фактам, а не словам. И если факты говорили против их сына, они принимали меры против собственного желания. Просто так устроены взрослые.