Свет погасшей звезды - Жанна Штиль

Вот и вызнай у такой хоть что-нибудь! — недовольно покосился граф на Шамси Лемму, неторопливо шествующего к ним. Если и графиня также плохо знает язык, то… Он почесал подбородок. Абассинец, назвавшийся гехаймратом, казался неприступной крепостью. Был уверен: обманчивость расслабленной походки и ничего не выражающего взора не одному человеку стоили жизни.

У Бригахбурга неприятно похолодело в груди. Почему?.. Он не мог себе объяснить, почему впервые виденный им воин вызывал в нём такое неприятие?

***

— Уф, — выдохнула Людмила и опустила корзину у повозки.

Поставила кувшин рядом с Наташей и уложила одежду. Нервно хихикнула:

— Я окатила какого-то красавчика вином, но нам осталось. Не специально облила, он меня напугал, — оправдалась без промедления. — Когда он схватился за кинжал, подумала всё, конец. Однако какие тут мужчины горячие! — воскликнула, следуя взором за проходящим мимо чернявым воином.

Он тоже не обделил её вниманием. Сдержанная белозубая улыбка предназначалась только Люсе. Наташе мужчина отвесил уважительный поклон:

— Госпоже графине желаю скорейшего и лёгкого выздоровления. Abbi cura di te!

Людмила кивнула в его спину:

— Итальянец, да? Интересно, что он сказал?

— Пожелал мне себя беречь.

— О, ты знаешь итальянский? — взвалила она корзину в кузов повозки.

— Немного, — поскромничала девушка.

— Это он привёл меня в чувство, — достала Люся миску с уткой, хлеб. — Его я увидела первым, когда… брр… Кажется, его имя Фортунато. Перевод имени знаешь?

— Удачливый, счастливчик.

— Фортунато… Красиво, — вздохнула Людмила. — Обходительный такой. Слышу: синьора, да синьора, — рассмеялась беспечно. — Всё отирается возле этого, их главного красавчика, — качнула головой в сторону телег, где беседовали граф и Шамси.

Наташа закрыла глаза. Хотелось тишины и покоя, хотелось всё оставить позади.

— Есть хочу, — не умолкала компаньонка. — Кофе хочется. Или чаю. Кипяток есть, а чай… Давай перекусим, потом я тебя умою, переодену. Платья нашла какие-то дурацкие. Ну ладно, сойдут. Свои постирать пора. Только чем и в чём? Тазика в телеге не приметила, мылом нигде не пахнет. Зато вкусно пахнет из корзины. Вот мясо, вино, сыр, — выкладывала продукты на выбеленный отрез грубой ткани.

Мисси толкала руку Людмилы, норовя сунуть голову в нутро кошёлки, нетерпеливо скулила и перебирала лапками.

Люся отталкивала её снова и снова:

— Брысь, невоспитанная. Потерпишь.

— Дай ей чего-нибудь, — не выдержала Наташа. — Пусть поест. Давно просит. Перед тобой бы голодной вот так махать едой под носом и не давать — озвереешь ведь, — прикрикнула на женщину.

Получив крыло утки, Мисси спряталась под повозку и затихла.

— Вообще, здесь все мужчины как на подбор. С ума сойти можно! Рост, плечи, руки… и возраст подходящий, — вещала Людмила возбуждённо.

— Для чего… подходящий? — поддела её девушка, принюхиваясь к запаху, исходящему из корзины.

— Как для чего? — искренне удивилась компаньонка. — Колец обручальных на пальцах ни у кого нет. Или не носят? — усомнилась она. Отмахнулась: — Какие кольца. Вдовы остались там, а здесь все холостые. А Шамси не был женат? Скажи, а что означает его геймахрат?

Наташа закашлялась, зажав рукой рану. На глазах выступили слёзы. Жаль, что Люся не слышала их разговор и не имеет понятия, где она на самом деле и кто перед ней. Правда, её в этом времени быть не должно, прицепилась случайно, как и Мисси. Несчастная Роза Львовна! Потерять домашнего питомца сродни потере члена семьи — одинаково больно.

— Ге-хайм-рат, — поправила она протяжно, выуживая из памяти определение слова. — Военный чин, — и подчеркнула особо: — Прошу вас называть его господин Лемма и никак иначе. Он аристократ и состоит на службе у короля.

— Что не простой смертный даже в загробном мире, я уже поняла, — шмыгнула носом женщина. — Мы вообще куда поедем? С этими или как? Может, прямиком к королю?

Наташа не ответила. Мокрой тряпкой оттирала лицо, руки, раздумывая, что сделать вначале: привести себя в порядок и потом поесть или наоборот? Склонившись к первому — следует также подождать Шамси и «сесть за стол» вместе, — попросила Люсю подвинуть ей котелок с водой.

— Верни мой зажим, — тёрла не желавшие отмываться ладони. — Ты пользовалась моей расчёской. Или господин Лемма дал свою?

— Не дал, — усмехнулась Людмила. Зачем просить, когда можно воспользоваться чужой пока её владелица в отключке.

— Бессовестная, — сжала зубы девушка, доставая из сумочки расчёску и влажную салфетку.

— Ой, вымою я её, — протянула руку Люся. Не дождавшись, сняла зажим и бросила под руку графини.

— Прошу впредь без спроса мои вещи не брать, — холодно произнесла Наташа.

— Слушаю и повинуюсь, моя добрая госпожа графиня, — с издёвкой пропела женщина. — Шамси… эмм… господин Лемма сказал, чтобы я помогла тебе… вам… вымыться и переодеться.

И ведь придётся воспользоваться её помощью, — прикусила девушка щёку изнутри. Жаль, что она не сможет привести себя в порядок без помощи такой вот… вздорной компаньонки. Но это же ненадолго?

Разгоралось утро. Живительные лучи восходящего солнца пробивались к исходящей паром земле. Пронзая густые кроны деревьев, они отражались в каплях росы, вспыхивали в них радужными искрами. Истаивали последние сгустки тумана, увязшие в низких лохматых ветвях елей и колючем кустарнике ежевики. Наступавший новый день обещал быть жарким, безветренным.

От Шамси не укрылись внутреннее напряжение и настороженность Бригахбурга. Ничего удивительного в том нет: между ними всегда присутствовала незримая стена, через которую ни один, ни второй не желали пройти и протянуть друг другу руки. Зачем? Виделись они нечасто, ничего общего у них не было, кроме… Вэлэри фон Бригахбург… Она была той самой стеной, по обе стороны которой они находились. Каждый сам по себе.

Гехаймрату было всё равно, что думает о нём граф при визитах к его супруге. Вёл он себя в допустимых рамках приличия: надолго не задерживался, в семейных торжествах не участвовал, на обеды не оставался. Да и пусть бы Бригахбург попробовал помешать королевскому дознавателю поступить так, как тот считал нужным. Шамси сделал для него и так слишком много. Сделал не ради него самого, а ради пфальцграфини, дружбой с которой дорожил. При этом не терял надежды завладеть желанной женщиной.

Выжидал, веруя в свою удачу.