Стократ - Марина и Сергей Дяченко

Шмель стащил с плеча свой мешок. Все это добро, которым гружена лошадь Стократа… Его же час разбирать, все эти вкусы, которых он половину не знает… Его же засмеют, пока он будет рыться в сумках…

– Тебе помочь? – снова спросил Стократ.

– Ага, – сказал Шмель слабым голосом. – Сгружай, пожалуйста. Мне бы только подготовиться…

Он осмотрелся.

Десятки людей сидели и стояли под соснами. И мужчины, и женщины были вооружены и насторожены. Узоры на зашитых веках говорили, наверное, об их положении в обществе, о роде, о достатке, – а может, и вовсе ни о чем не говорили, да и кто из жителей Макухи пытался это выяснить?

Стократ, не дожидаясь повторного приглашения, сгружал с лошади мешки и корзины. Шмель посмотрел на место, приготовленное ему, – напротив старика, с таким же набором трубок и каменной доской, и даже струя водопада была совсем близко, и чаша стояла под проточной водой.

– Надо все тащить сюда, – он услышал свой голос, будто со стороны. – Чтобы все было под рукой…

Мастер говорил: «Всегда держи под рукой уксус, мелко перемолотую соль, сахар и желчь, которые потребуются в любом послании. А также имей запас Кривозвездки и Факела, их сок сочетай три к одному, чтобы получить отрицание. Никогда не помечай заготовки цветом: краситель, на первую пробу безвкусный, может испортить послание и даже придать ему противоположный смысл. Распознавай по запаху либо запоминай, в каком флаконе хранишь концентрат…»

Старик ждал. Журчала вода. Лошадь уныло ковыряла копытом бурую хвою.

Неожиданно девушка, приведшая их сюда, – девушка в сером балахоне, с зашитыми веками и двумя светлыми косами, – подошла к Шмелю и провела ладонью по лицу.

Рот ее удивленно приоткрылся. Наверное, ее предупреждали, что у чужаков глаза на лице, и глаза открыты – но она не верила.

* * *

За все время своих странствий Стократ ни разу не бывал в таком странном месте. И понимал, что вряд ли побывает. Даже если выберется из этой переделки живым.

Эти люди совсем недавно – может, вчера – пережили потрясение. Многих потеряли. Те, что сидели мертвыми за покаянным зельем, кого Стократ и Шмель видели сегодня, были чьими-то мужьями, сыновьями и братьями. Те, кто приговорил их к такому роду покаяния, – тоже.

Эти люди угрожали отравить колодцы и родники «чужакам», живущим по соседству. Эти люди были охотниками и не смущались запахом крови, но и душегубами они не были, это Стократ мог сказать с уверенностью.

Он разглядывал узоры на их лицах. Веки были зашиты у всех, причем, как видно, с младенчества. Стократ видел, как, стоя рядом, они иногда проводили рукой по лицам друг друга, будто считывая важное сообщение.

И еще он видел, как некоторые, особенно молодые, смотрят на солнце. По тому, как они держали головы, как поворачивались вслед за светом, Стократ понял вдруг и удивился: они не слепые.

Не слепые! Была ли вначале болезнь, эпидемия, отобрала ли зрение у выживших, пришлось ли им закрывать глаза по необходимости – но теперь зашитые веки всего лишь традиция. Сквозь узор на лице они видят свет. Но не пытаются смотреть. Зачем? У них есть Язык…

Стократ сжал губы, чтобы ничего не сболтнуть вслух. Нельзя было отвлекать Шмеля; да и кому, и чем помогло бы сейчас это новое знание?

Мальчишка уселся за стол напротив старика. Старик, будто зрячий, плеснул воды из кувшина в свой кубок, двумя пальцами – указательным и средним – подхватил тончайшую трубку со стола, уронил в воду три красноватых капли. Руки его задвигались неуловимо и легко, подхватывая ингредиенты, смешивая, добавляя в воду; через мгновение он подтолкнул кубок собеседнику, через стол. И замер, с достоинством вперив в пространство зашитые глаза.

* * *

Шмель дрожащей рукой поднес бокал к губам. Он боялся, что растеряется, что запутается сразу – но послание оказалось оскорбительно коротким и простым: «молодой умеешь говорить вопрос».

Будто нацарапанное большими буквами, нарочито безграмотное – ради простоты – письмо. Слово к дурачку, который и такого-то обращения не заслуживает. Шмель внимательно посмотрел на неподвижного старика; что они мнят о себе, лесовики, люди без глаз и без человеческой речи?!

Девушка, прислуживавшая за столом, поставила перед ним чистый кубок и кувшин с водой. Шмель подобрался.

Не спешить. Главное – не спешить. Он все знает, лишь бы не ошибиться в спешке. «Молодой» – сладковатый вкус, «причина» – сочетание соли и кислоты, «безъязыкий» – понятие с отрицанием, жидкость теряет цвет, а это вытяжка из ягоды Лунь – сомнение…

«Молодость – не повод для немоты». Или так: «Разве молодой – значит безъязыкий?» Жидковатое, но грамматически точное питье. Если он не перепутал, конечно, дозировку порошка.

Старик принял послание. Понюхал. Пригубил. Лицо его не изменилось, но он сразу же отставил кубок, будто отказываясь пробовать дальше.

Шмель сжался на своем кресле. Обернулся к Стократу; тот держал ладонь на рукояти меча. Скверный признак.

Старик хлопнул в ладоши, требуя новый кубок. Руки его засновали, как лапы паука; Шмель отхлебнул воды – губы пересохли, и язык прилип к нёбу. Мастер говорил: «Чтобы понимать тонкие смыслы, ты должен отказаться от острой и соленой пищи, не прикасаться к вину, всегда носить с собой флягу и смачивать рот, не допуская жажды…»

Старик придвинул к нему новое питье. Шмель попробовал…

«Добро пожаловать, маленький брат».

Он поперхнулся. Едва удержал кашель. Снова выпил чистой воды; послание было составлено по высочайшим законам, с длинным шлейфом послевкусия.

– Стократ, – Шмель обернулся к спутнику со слезами облегчения на глазах. – Он вежливо приветствует нас в доме людей и просит тебя не прикасаться к оружию. Он говорит, что они пережили… потеряли… короче, смысл в том, что и так много народу убили, нас убивать не станут. Не трогай, пожалуйста, меч.

* * *

Он ждал, молчал и смотрел, как ползут тени по вытоптанной бурой хвое.

Старик и мальчик беседовали. Несколько сотен вооруженных людей ждали, чем закончится этот разговор.

Шмель то казался уверенным, то вдруг бледнел и принимался быстро хлебать чистую воду из кружки. По расчетам Стократа, мальчишке давно пора было отойти по нужде – но тот сидел, глотал и пил, возился с порошками и флаконами и поднимался только затем, чтобы дотянуться до редкого, затерявшегося в мешке ингредиента.

Странно, думал Стократ. Я считал, что повидал все на свете – города и порты. Горы и смерчи. Пустыни и толпы. Я считал себя опытным. А теперь я беспомощен, как муха, и не знаю, чем ему помочь.

Что им сказать? Откройте глаза, посмотрите на небо? Откройте рты, скажите друг другу слово, ваши языки не затем только, чтобы вкушать? Я, Стократ, низведен здесь до уровня немой скотины…

А солнце склоняется. Близится время, назначенное князем. «Если не вернетесь через сутки, – сказал он, – мы атакуем».