Последняя одиссея - Джеймс Роллинс
Шрифт:
Интервал:
Ей оставили холодный ужин, а утром накормили завтраком.
Однако за ночь явно что-то изменилось, потому что утром с верхних уровней до Елены донеслись вопли. Она попыталась расспросить рекрута, принесшего завтрак, – молодую женщину, вчерашнего подростка. Та ответила встревоженным взглядом и скупо предупредила: «Делай что велят, говори что знаешь».
Елена долго мерила камеру шагами. Ей не давал покоя вопрос: «Каких знаний от меня ждут?»
Наконец она достала из-под матраса две маленькие тетрадки: экземпляр «Одиссеи» и дневник капитана – содержимое конверта, который охранял замороженный мертвец. На время полета Елена спрятала тетради в задний карман брюк, и тепло ее тела растопило замерзшие страницы: кожаный переплет стал мягче, нитки, скреплявшие его, эластичнее.
Чего бы ни хотели от нее похитители, это явно как-то связано с найденным кораблем и его историей. Иначе зачем похищать морского археолога, который к тому же специализируется на Средиземноморье? Елена понимала: она живет, пока от нее есть польза. А еще она знала, что отец сотрясет основы мира, лишь бы отыскать ее, но до тех пор…
Надо выжить.
Для этого предстоит раздобыть как можно больше сведений.
Плевать на риск.
Елена устроилась за грубым столом, где стоял нетронутый завтрак. Наблюдения скрытых камер она не опасалась: комната, за исключением крепкой деревянной двери, состояла из сплошного камня. Вся эта часть подземелья освещалась только свечами да трепещущими факелами.
Без электричества, в окружении толстых каменных стен, которые не пропустили бы и сигнал беспроводного устройства, Елена без опаски разложила на столе тетради и осторожно открыла обложку той, что была озаглавлена «Исповедь четвертого Моисеева сына». Все это время тетрадь пролежала в конверте из тюленьей кожи, запечатанная воском: страницы и чернила сохранились. Пергамент, конечно, сделался хрупким, и все же, если осторожно, его можно было листать.
Елена приступила к чтению дневника Хунайна ибн Мусы ибн Шакира, четвертого сына человека по имени Муса. Первые страницы, посвященные рукописному отчету о подготовке судна к плаванию, поискам надежной команды и описанию первой недели в пути, она пропустила. Нашлись в дневнике и размышления о поэме Гомера, включая перевод избранных кусков «Географии» Страбона, греческого историка, жившего в первом веке и верившего, что поэма Гомера – это пересказ реальных событий.
Согласно дневнику, корабль достиг острова, который капитан описывал как «Кузня Гефеста»… а потом повествование внезапно обрывалось. Приличная часть страниц из середины была вырезана.
И скорее всего, уничтожена.
Елена разочарованно нахмурилась, хотя куда интереснее ей была финальная часть дневника, которая никуда не делась. Елена хотела знать, какая участь постигла корабль, каким ветром его занесло в Гренландию. История продолжалась с того места, где говорилось о сильной буре и тяжком пути в страну, по описанию («остров огня и льда, где земля под ногами дышит паром и простираются белые леса») похожей на Исландию, а из нее – к берегам Гренландии («земле, скованной льдом, за гранью мира, по которой бродят призрачные медведи, одетые в шкуру из снега»).
Когда Елена дошла до последней записи, сердце у нее в груди грохотало.
Она прочла дату в верхней части: джумада ас-сани[29] 22, 248.
248 год по арабскому календарю хиджра. Елена в уме перевела дату на привычный григорианский, и получился 862 год.
Девятый век.
Время года – конец августа.
Елена свела брови, подумав: «Было тепло, и корабль никак не мог застрять в зимних льдах. Так что же с ними стало?»
Затаив дыхание, она приступила к последней записи Хунайна ибн Мусы ибн Шакира, четвертого Моисеева сына:
Любезные мои братья, Мухаммад, Ахмад и аль-Хасан!
Простите мне, что презрел почтенных Дома мудрости в то время, как враги наши поднимают головы, а моя находка могла бы обратить приливы судьбы нам на пользу.
Выбора не было. Пишу эти строки и чтобы облегчить душу, и чтобы предупредить вас.
Пока замерзающие чернила ложатся на пергамент, за спиной у меня наконец стихли крики. Почти всю ночь я сидел, забившись в каюте и зажав уши ладонями. Но даже молитвы к Всевышнему не помогли унять вопли команды, грохот их кулаков о запертую дверь, их мольбы. Их страдания и ужас пронимали меня до мозга костей, однако я не посмел уступить.
Даже сейчас я мысленно вижу шайтанов – огненных демонов Тартара, – беспощадно терзающих команду, что верно сопровождала меня эти два года. Впрочем, из моего рассказа станет ясно, что страх медленной смерти и доблестного человека превращает в подлого дикаря.
Пять дней назад я привел судно к этим пустынным берегам. Узнав нечестивую правду, я не посмел направить корабль в любой другой порт и потому велел встать в уединенной бухте у обледенелого берега после того, как свирепый шторм выгнал нас за край света. Команде я солгал, якобы нам нужны пресная вода и солонина для долгого пути домой.
А сам посреди ночи повредил корабль: топором перерубил мачты и разорвал в клочья паруса. Узнав о содеянном мною вредительстве, команда принялась укорять меня, молить, даже запугивать, лишь бы дозволил им починить судно. Стоило же отказать, как на лицах некоторых я прочел каменную решимость, а на лицах прочих – ужас.
Оставшись один против десятка обозленных бунтовщиков, я сработал единственное орудие, способное сделать так, чтобы корабль никогда не покинул этого стылого причала. Ночью, когда все спали, я высвободил молот, и тот разбил один из кувшинов Пандоры. Пробудил дремавший внутри легион, выпустил орду шайтанов на собственных людей.
Жестокость сия оправданна, ибо сокрытое здесь не должно быть найдено. Если же и будет оно найдено, то пусть ужасы, хранящиеся на борту, послужат огненным предупреждением против дальнейших изысканий, поисков Тартара.
Даже сейчас, когда я пишу эти строки, а крики моих людей затихли, я слышу, как скребут о дерево когти демонов. Дождусь, когда орда утихомирится, и тогда начнется мое долгое бдение. Превозмогая холод, я установлю ловушку против недостойных, а после дождусь горького конца. Таково будет мое искупление.
Пока же молю Аллаха о прощении – за пролитую кровь, за прегрешения в прошлом. Утешения ищу в том, что остальной мир пребудет в сохранности. Но надолго ли?
Я слышу тиканье внутри Атласа Бурь, отмеряющее оставшееся до конца время. Мне следует разбить проклятый механизм, однако я не в силах себя заставить. Ведь он – последнее, что связывает меня с вами, моими братьями. Вспоминаю, как мы его собирали. То было время, полное смеха, порывов и надежд. Вместе мы сработали величайший инструмент навигации, какого не знал мир, устроенный так, что лишь мне под силу его использовать, – и заправили его Прометеевым огнем.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!