Ветер сквозь замочную скважину - Стивен Кинг

– И я испугалась, когда он накрыл тебя плащом. Я подумала, он хочет тебя увезти. Как Алый Король в древней легенде. – Она закрыла глаза и тут же открыла, но очень медленно. Теперь в ее взгляде читался страх, даже ужас. – Помню, как он приезжал в дом родителей, когда я была совсем маленькой, только что из пеленок. Вороной конь, черные перчатки и плащ, седло с серебряными сигулами. Его лицо, бледное… Мне потом снились кошмары из-за этого лица. Оно такое худое. И знаешь что, Тим?

Он медленно покачал головой.

– Даже чаша, которую он возит с собой, она та же самая. Серебряная чаша. Я ее помню. Это было двадцать лет назад – двадцать с лишним, – а он ни капельки не изменился. Он вообще не постарел.

Ее глаза снова закрылись, и на этот раз так и остались закрытыми. Тим на цыпочках вышел из комнаты.

Когда Тим удостоверился, что мама заснула, он пошел в прихожую у задней двери, где стоял сундук Большого Келлса, накрытый старым, уже негодным одеялом. В разговоре со сборщиком налогов мальчик сказал, что у них в деревне всего два замка – на двери салуна и тюрьмы, а других замков у них нет. На что сборщик налогов ответил: А мне кажется, есть. И ты знаешь, на чем.

Тим убрал одеяло и посмотрел на сундук: большой, почти квадратный сундук, который отчим иногда поглаживает рукой, словно любимого домашнего питомца, и на котором частенько сидит вечерами и курит трубку, слегка приоткрыв заднюю дверь, чтобы дым выходил наружу.

Тим быстро сбегал в прихожую у передней двери – без ботинок, в одних чулках, чтобы не разбудить маму – и выглянул в окно. Во дворе было пусто, на улице – тоже. Большой Келлс не спешил возвращаться домой. Собственно, Тим и не ждал ничего другого. Отчим сейчас уже должен сидеть в салуне и напиваться до потери сознания.

Надеюсь, он ввяжется в драку, и его изобьют. Пусть на своей шкуре узнает, каково это. Я бы сам его измордовал, будь я постарше.

Тим вернулся в прихожую у задней двери, встал на колени перед сундуком и достал из кармана ключ: серебристый, крошечный, размером с половину серебряного «орла», и странно теплый, как будто живой. Этот ключик ни за что сюда не подойдет, подумал мальчик, а потом вспомнил, что сказал сборщик налогов. Это волшебный ключ. Он отпирает любой замок, но всего один раз.

Тим вставил ключик в замок. Ключ подошел идеально. Тим попробовал повернуть ключ, и тот беспрепятственно повернулся, но как только это случилось, тепло мгновенно ушло. Ключ уже не казался живым. Теперь это был просто кусочек холодного мертвого металла.

– После этого он становится бесполезным, как грязь, – прошептал Тим и оглянулся, наполовину уверенный в том, что у него за спиной стоит Большой Келлс, пьяный и злой, со сжатыми в кулаки руками. Но никто не стоял у него за спиной, и Тим расстегнул пряжки на ремнях и открыл крышку. Петли скрипнули, мальчик поморщился и опять оглянулся через плечо. Сердце бешено колотилось в груди, а лоб покрылся испариной, хотя на улице шел сильный дождь и в доме было прохладно.

Сверху были навалены как попало скомканные штаны и рубашки, большинство из них – драные и истрепанные. Тим подумал (с горькой обидой и раздражением, новым для него чувством): Мама стирает их, зашивает, складывает аккуратно, когда он просит. И что она получает в благодарность? Синяки на руках и лице?

Тим достал из сундука одежду, и под ней обнаружилось то, из-за чего сундук был таким невозможно тяжелым. Отец Келлса был плотником, и в сундуке стоял ящик с его инструментами. Даже будучи ребенком, Тим понимал, что они очень ценные, ведь они сделаны из металла. Он мог бы продать их, чтобы заплатить налог. Все равно он ими не пользуется. И наверное, вообще не умеет. Он мог бы продать их тому, кто умеет – Хаггерти Гвоздю, например, – и ему бы хватило заплатить налог. С лихвой бы хватило.

Для таких людей есть даже особое умное слово, и Тим его знал – спасибо урокам сэй Смэк. «Скопидом».

Тим попытался поднять ящик с инструментами, но у него ничего не вышло. Ящик был слишком тяжелым. Пришлось вынимать инструменты по одному: несколько молотков и отверток и точильный брусок. После этого Тим сумел достать ящик. Под ним обнаружилось пять лезвий для топора, увидев которые Большой Росс схватился бы за голову, а то и плюнул бы в возмущении. Бесценную сталь покрывали пятна ржавчины, и Тиму даже не нужно было проверять лезвия ногтем: он и так видел, что они не заточены. Да, время от времени новый муж Нелл правит лезвие своего топора, с которым сейчас ходит в лес, но о запасных лезвиях он не заботился уже очень давно. К тому времени, когда эти лезвия могут ему понадобиться, скорее всего они будут уже ни на что не годны.

В самом дальнем углу сундука лежал маленький замшевый кошелечек и какой-то предмет, завернутый в очень красивую бархатистую ткань. Тим взял его, развернул и увидел портрет женщины с очаровательной доброй улыбкой и пышными темными волосами, рассыпавшимися по плечам. Тим не помнил Миллисент Келлс – ему было года четыре, когда она ушла в пустошь, где в конечном итоге соберемся мы все, – но сразу понял, что это она.

Он завернул портрет в ткань, положил на место и взял замшевый кошелек. Если судить на ощупь, внутри лежал только один предмет: что-то маленькое, но достаточно тяжелое. Тим развязал кожаные завязки и перевернул кошелек, подставив под него руку. На улице грохнул гром, Тим испуганно вздрогнул, и то, что Келлс прятал на самом дне своего сундука, выпало мальчику на ладонь.

Это была счастливая монетка его отца.

Тим убрал все обратно – все, кроме отцовской монетки, – вернул на место плотницкий ящик, сложил в него инструменты, которые вынимал, чтобы ящик был не таким тяжелым, прикрыл сверху одеждой. Закрыл крышку, застегнул пряжки на ремнях. Пока что все шло хорошо, но когда Тим попытался запереть сундук, серебряный ключик провернулся в замке, не сдвинув механизм.

Бесполезный, как грязь.

Ничего не поделаешь, пришлось оставить как есть. Тим накрыл сундук одеялом и подправил его, чтобы оно легло более-менее так, как лежало прежде. Может быть, и сойдет. Тим часто видел, как отчим поглаживает сундук и сидит на нем, будто на скамье, но чтобы он открывал сундук – такое случалось редко. А если Келлс и открывал его, то лишь затем, чтобы взять точильный брусок. Вполне вероятно, что отчим не сразу заметит, что кто-то лазил к нему в сундук. Но Тим хорошо понимал, что рано или поздно это неизбежно произойдет. Настанет день – может быть, в следующем месяце, но скорее всего на следующей неделе или даже завтра! – когда Келлсу понадобится точильный брусок, или он вспомнит, что у него есть еще кое-что из одежды, кроме той, которую он принес в заплечном мешке. Келлс увидит, что сундук не заперт, проверит замшевый кошелек и обнаружит, что монетка исчезла. И что тогда? Он придет в ярость и изобьет и жену, и пасынка. Изобьет смертным боем.

Тим очень этого боялся, но когда он смотрел на знакомую монетку – золотую, с красноватым отливом, на тонкой серебряной цепочке, – у него в душе закипала ярость. Настоящая ярость, самая первая в жизни. Не бессильная злость мальчишки, но гнев мужчины.