Мексиканская готика - Сильвия Морено-Гарсия

– Вирджиль никогда этого не позволит, – нахмурилась Ноэми. – И в любом случае Каталина под замком. Я даже и минуты провести с ней не могу, особенно теперь. Твоя мать злится на меня…

– Тогда тебе стоит уехать, – бесцеремонно произнес парень.

– Но я не могу уехать!

Прежде всего Ноэми беспокоилась, что сильно разочарует отца. Он отправил ее получить ответы и каким-то образом предупредить возможный скандал, и вдруг она вернется домой ни с чем. Конечно же никакой магистратуры не будет, и еще одна маленькая деталь: Ноэми ненавидела вкус поражения.

А если по-человечески, она не могла уехать, бросив Каталину. Это будет предательством. Невозможно оставить кузину одну, мучимую болезнью. Да еще в этом чертовом доме.

– Она часть моей семьи, – сказала Ноэми. – Свою семью нужно поддерживать.

– Даже если никак не можешь помочь?

– Откуда тебе это знать?

– Это место не для вас с Каталиной. Вы – другие.

– Зачем ты пришел? Они попросили тебя прогнать меня? – Ноэми вскочила. – Что, пытаешься избавиться от меня? Я настолько тебе не нравлюсь?

– Ты мне очень нравишься, и ты сама это знаешь, – пробормотал Фрэнсис, засовывая руки в карманы пиджака и уставив взгляд в землю.

– Хорошо. Тогда поможешь мне добраться до города?

– Зачем тебе в город?

– Хочу узнать, что было в настойке Каталины.

– Это никак не поможет.

– Даже если нет, я хочу поехать. Отвезешь меня?

– Не сегодня.

– Значит, завтра.

– Послезавтра, – сказал Фрэнсис. – Впрочем, и послезавтра, возможно, не получится.

– Почему бы не через месяц, – сердито фыркнула Ноэми. – Я могу пойти в город и без тебя. Пешком. Уж как-нибудь доберусь.

Она повернулась, чтобы уйти, но споткнулась. Фрэнсис протянул руку, чтобы поддержать ее.

– Послушай, я очень хочу тебе помочь. И… я тоже хочу в город. Я устал. Мы все устали. Дядя Говард не дает нам спать по ночам, – сказал он, качая головой.

И действительно, его щеки впали еще больше, а темные круги под глазами казались чуть ли не фиолетовыми. Ноэми почувствовала себя эгоисткой. Она думала только о себе, но ведь у жителей Дома-на-Горе наверняка были свои проблемы. О да, были, и еще какие. Каталина… И Фрэнсиса, скорее всего, по ночам просят поухаживать за больным дядей или кем там он ему приходится. Ноэми представила, как он держит масляную лампу, пока его мать накладывает холодные компрессы на лоб старика. И все это в душной комнате, где из каждого угла пахнет надвигающейся смертью.

Она смутно вспомнила свой кошмар, гниющего мужчину на кровати.

– Вирджиль сказал, что у Говарда старая рана. Что это за рана?

Фрэнсис помолчал, прежде чем ответить:

– Не рана, язва. Язвы не заживают. Но это не прикончит его. – Он печально засмеялся. Его взгляд был устремлен на статую Агнес. – Хорошо, я отвезу тебя в город завтра рано утром, прежде чем проснутся остальные. До завтрака, как и в прошлый раз. А если захочешь взять свои чемоданы…

– Тебе придется придумать более оригинальный способ заставить меня уехать, – ответила девушка.

Они медленно направились к воротам кладбища. По дороге Ноэми касалась холодных надгробий, торчащих из земли. Путь им преградил прогнивший ствол дуба, на котором росли грибы медового цвета. Фрэнсис наклонился и провел пальцем по гладким шляпкам. Он как будто ласкал их.

– Почему Каталина несчастна? – спросила Ноэми. – Она же была совсем другой. И нам всем казалось, что она была счастлива, когда выходила замуж. По-глупому счастлива, сказал бы мой отец. Вирджиль жесток с ней? Прошлой ночью, когда мы разговаривали, мне показалось, что в его сердце нет ни капли жалости. Он действительно такой?

– Все дело в доме, – пробормотал Фрэнсис. Ворота со змеями уже появились в поле их зрения. – Этот дом… он не создан для любви.

– Любой дом создается для любви, – запротестовала Ноэми.

– Но только не этот. А что касается нашей семьи… Если посмотреть назад на два-три поколения… даже дальше, настолько далеко, насколько возможно, любви ты не найдешь. Мы на такое не способны.

Пальцы Фрэнсиса обхватили железные прутья. Он постоял секунду, глядя на землю, а потом открыл ворота.

* * *

Той ночью Ноэми снился еще один странный сон. Она даже не могла сказать, кошмар ли это, потому что ощущала спокойствие. Впрочем, нет, не спокойствие – было такое чувство, что она смотрит со стороны и ее нисколько не волнует увиденное. На сей раз дом не был плотью. Ноэми шла по ковру из мха, стены были увиты лозами и цветами, и везде росли грибы, от которых исходило бледно-желтое сияние. Картины и фотографии были на месте, но они были спрятаны под зеленью.

Во сне Ноэми знала, куда нужно идти. Она вышла из дома и направилась в сторону кладбища. Но никакого кладбища еще не было. Кажется, здесь собирались разбить сад. Ну да, здесь хотели разбить розарий, но ни один розовый куст не прижился.

Здесь, на краю соснового леса, было тихо. Туман скрывал все вокруг. Вдруг Ноэми услышала голоса, затем пронзительный крик. Но ее это не испугало; даже когда крики стали невыносимыми, она не испытывала страха.

Она увидела женщину, лежащую на земле. Ее живот был огромным. Женщина рожала – вот чем объяснялись крики. Над роженицей хлопотали еще несколько женщин: держали ее за руку, убирали липкие волосы с лица, что-то говорили ей. Были здесь и мужчины – они держали в руках свечи, освещая место.

Ноэми заметила маленькую девочку, сидящую в кресле. Ее светлые волосы были заплетены в косичку. Девчушка держала в руках белую ткань, видимо, чтобы запеленать ребенка. За девочкой в таком же кресле сидел мужчина, положив на ее плечо руку с янтарным кольцом. Все это казалось странным. Женщина рожала в грязи, в то время как мужчина и ребенок сидели на обитых бархатом креслах, словно наблюдая за театральным действом.

Как долго они сидят тут, в темноте? Сколько времени прошло с начала родов? Только Ноэми подумала об этом, роженица издала долгий низкий стон. Послышался глухой звук – плоть упала на влажную землю.

Мужчина встал и подошел к женщине, а люди, окружающие ее, разошлись.

Он наклонился и осторожно взял только что родившегося ребенка. Но когда он поднял его, Ноэми увидела, что никакой это не ребенок. Женщина родила серый кусок плоти. Яйцеобразная, напоминающая опухоль, покрытая плотной оболочкой, скользкая от крови плоть.

Кусок плоти задрожал, и оболочка лопнула, выбросив в воздух золотистое облако пыли; мужчина с наслаждением вдохнул ее. Люди, стоявшие в отдалении, подошли ближе и стали поднимать руки, чтобы коснуться крупинок, которые очень медленно оседали на землю.

Поглощенные этим занятием, все забыли о женщине. Все, кроме маленькой девочки. Она встала со своего кресла и подошла к дрожащей фигуре на земле. Затем поднесла белую ткань к лицу женщины, словно бы опуская фату на лицо невесты, и крепко прижала. Женщина забилась в конвульсиях, задыхаясь. Она попыталась оцарапать девочку, но была слишком измучена, а девочка, чьи щеки раскраснелись от натуги, держала ткань крепко. Мужчина тем временем повторял одни и те же слова: