Умереть в любой день после вторника - Картер Браун

Сорел пробормотал что-то во сне и, повернув голову, плотнее прижался к ее груди. На его губах блуждала слабая улыбка, и каким-то чудодейственным образом морщины на его лице разгладились. Соня мягко улыбнулась и, наклонив голову, с нежностью погладила его по щеке.

— Сэм! — Она произнесла его имя со всей исступленностью материнской любви. — Он — мое дитя, и теперь на всю жизнь.

Обойдя кровать, я приблизился к ней и, ухватившись за крошечный медный колокольчик, грубо выдернул его из мочки ее уха. Вздрогнув, она испуганно взглянула на меня:

— Зачем вы это сделали, Рик?

— Мне нужен подарок на память о той женщине, которая могла бы стать чудеснейшим приключением всей моей жизни, но предпочла остаться… матерью, — ответил я. — Прощайте, Соня.

— Утром Сэм позвонит вам, Рик. Он никогда не забудет того, что вы сделали для него сегодня.

— Скажите ему, пусть просто пришлет деньги, — ответил я. — Что я больше всего ненавижу — так это невезучих комиков, впадающих в детство.

Спустившись вниз По лестнице, я вышел из дома и добрался до своей машины, кипя от бессмысленной ярости. Я одолел не менее двух кварталов, прежде чем обрел способность нормально мыслить.

«Из-за кого ты льешь слезы? — издевательски прозвучал мой внутренний голос. — Из-за какой-то дамы с материнским комплексом? Но впереди еще вся ночь, и ты должен выбрать одну из двух роскошных девиц, с которой проведешь оставшееся время».

И тут я едва не съехал с дороги. Как же, черт побери, я мог об этом забыть? Ведь Беверли и Джеки, должно быть, изнывают от страстного желания услышать, не угрожает ли им больше Хагилл. Все, что от меня требовалось, — это явиться к ним с видом скромного героя и изложить, как обстоят дела. Я быстро взглянул на часы. Было всего лишь начало первого ночи. Иногда, решил я великодушно, наши мозги бывают небесполезными.

Оставалась дилемма: кого же предпочесть из этих двух ослепительных дам? Джеки — серебристая блондинка с совершенно потрясающей фигурой, симфония щедрых форм, сочетающихся с абсолютной безмозглостью. Но тут я вспомнил, что она все пропускает мимо ушей, а ее односложные восклицания сведут с ума любого бедолагу.

Рыжая Беверли с ее острым умом и потрясающим чувством юмора! Мои губы расплылись в улыбке, когда я вспомнил о ней. Я представил контуры ее очаровательного лица, подчеркнутое изящество телодвижений. Возможно, она несколько худощава, но какое, черт возьми, это имеет значение? А разговор с ней был бы ярким, живым, остроумным, способным доставить удовольствие любому. И не о чем больше рассуждать, решил я, и развернул машину в направлении того квартала, где проживала Беверли Квиллен.

«Беверли!» Я повторял про себя ее имя, с улыбкой припоминая все ее увлекательные упражнения, к которым она прибегала, чтобы сохранить гибкость и упругость тела. И она была натурально рыжей! Я даже опьянел от этой мысли. А тот последний поцелуй, которым она наградила меня перед уходом — «Просто как выражение симпатии, вы понимаете?» Так она сказала и чуть-чуть порозовела, произнося эти слова. Потрясающая девушка, Беверли. Умная, очаровательная, искренняя. И какая жалость, что ее первый брак оказался таким неудачным. Как же она позволила себя одурачить такому ничтожеству, как Хагилл? Она даже надеялась, что он женится на ней; я вспомнил, как она мне об этом рассказывала. Во всяком случае, лениво заключил я, это только доказывает, что она из тех девушек, которые стремятся выйти замуж, и ничто другое их не устраивает. С той самой минуты, как она обретает уверенность, что мужчина влюблен в нее, а она в него, она думает только о браке.

Брак! Семейные узы! Я вдруг осознал смысл и значение того, о чем подумал. И меня охватила дрожь. Я быстро развернулся и покатил назад, в направлении Беверли-Хиллз; холодный пот стекал с моей физиономии. Рыжая Беверли сможет прочесть обо всем в газетах!

Через десять минут я, отперев дверь, входил в свой маленький уютный дом. Джеки! Я блаженно представил себе все ее заманчивые округлости и восхитительные углубления.

— Дорогуша, с этой минуты тебе не о чем беспокоиться, — весело закричал я. — Я прижал Хагилла, будь здоров! Он никогда больше не станет тебе докучать и… — Тут я умолк.

В гостиной было темно. Наверное, она уснула в ожидании своего героя, который должен был вернуться с триумфом. Эта серебристая кошечка, должно быть, хотела отдохнуть и расслабиться перед тем, как полностью включить свои мощности. Я включил свет в гостиной, и блаженная улыбка медленно увяла на моем лице по мере того, как я осознавал, что комната пуста. «Эта ничтожная, крикливая старлетка, — угрюмо подумал я, бросила меня и небось побежала обратно к Харву!»

Я направился к бару и приготовил себе лошадиную дозу спиртного. И тут вновь заработал острый как бритва мозг Холмана. Ведь я тоже не так уж плох в словесных турнирах, сказал я сам себе. И даже если она намекнет насчет брака — что из того? Я притворюсь, что не расслышал, а потом сошлюсь на потерю памяти, когда дело примет слишком крутой оборот! Я покончил с виски тремя большими глотками, а затем решительно направился к телефону. «Натурально рыжая», — хихикнул я, набирая номер телефона Беверли Квиллен. Ты еще не знаешь об этом, Беверли, но тебе предстоит счастливая ночь!

— Да? — ворчливо отозвался низкий голос.

Я слегка отодвинул трубку от уха и уставился на нее, думая, что это какая-то глупая выходка телефонной компании.

— Беверли? — с надеждой спросил я в трубку.

— Нет, — отрезвил меня низкий голос. — Это профессор Уркхарт. Боюсь, что мисс Квиллен не может сейчас подойти к телефону. Она занята в уникальном эксперименте.

— Психологическом? — уточнил я.

— Скорее физическом, нежели психическом. — Голос стал более твердым. — И я мог бы добавить, что вы потревожили нас в чертовски неудобный момент! Впредь не звоните до десяти часов утра!

С резким щелчком этот ублюдок повесил трубку. Приуныв, я поплелся к бару и приготовил себе еще одну лошадиную дозу. Затем я поднял стакан и провозгласил тост за полный провал их уникального эксперимента, но это было не смешно. Черт с ними! Решив, что мне лучше лечь спать, я прихватил с собой за компанию стакан и направился в спальню.

Включив свет, подошел к столу и поставил на него стакан. Усаживаясь, нетерпеливо сбросил одежду, в беспорядке лежавшую на стуле. «Когда это, интересно, подумал я с недоумением, — мне приходило в голову носить нарядную шелковую блузку и брюки канареечного цвета?» Затем мысли мои прояснились, и я, вскочив со стула, одним прыжком очутился у постели. Сдернув покрывало, я затаил дыхание.

Джеки, приоткрыв глаза, моргнула раз-другой и улыбнулась. На ней были только крошечные трусики, самые миниатюрные из всех возможных. Они состояли из двух кусочков шелковой материи в горошек, соединенных тонкими шелковыми полосками, перекинутыми через дивные бедра. Ее роскошные груди с коралловыми сосками приподнялись, когда она глубоко вздохнула.