Таня Гроттер и Болтливый сфинкс - Дмитрий Емец

– О, крайне простой! Ты покажешь всем пустойзажатый кулак и спросишь, что у тебя в руке? Когда же тебе что-то ответят, ты,не разжимая руки, задашь другой вопрос: «А как выбросить это так, чтобы онобольше не вернулось?»

– Воображаю, сколько чуши мне наговорят! –сказала Таня.

Сарданапал кивнул и улыбнулся. Когда онулыбался, кончики его усов – желтовато-белые, тонкие, вздрагивали и начинализавиваться.

– Именно за этой чушью я тебя и посылаю! Чушьили нет – главное, не забудь ни слова, – предупредил он.

Таня на секунду закрыла глаза. Заданиеукладывалось в ее сознании неповоротливо, как альпийская куртка в тесномчемодане. Маги ее возраста – это кто? Не Бессмертник же Кощеев! Ну, допустим,однокурсники. Главное, не перепутать вопросы и тщательно все запомнить.

– А телепатов блокировать, еслиполезут? – обеспокоенно уточнила она.

Сарданапал ответил, что телепаты его неволнуют. Если кто-то хочет выказать сообразительность, вперед и с песней!

– Сколько у меня времени? – спросилаТаня.

Это тоже оказалось неважным.

– Три дня… ну пять… за сколько управишься. ВТибидохсе мы всем объявим, что ты полетела искать драконов. Ступай!

Академик легонько подтолкнул Таню к двери, новнезапно вернул ее и обнял. Мантия Сарданапала дохнула на Таню смесью розовогомасла и копоти тарарахова камина.

– Удачи! – сказал он.

Таня с усилием прохрипела: «Спасибо!» Онамогла только хрипеть, потому что борода академика, воспользовавшись случаем,захлестнула ей шею. Поддавшись всеобщему вирусу нежности, к ним косолапоприблизился Тарарах и обнял вместе и Таню, и академика. Сделано это было отвсей широкой пещерной души.

Тане почудилось, что она попала под пресс.Сарданапалу, видимо, померещилось нечто сходное, потому что, выпутывая Таню избороды, он укоризненно сказал питекантропу:

– Ты головой-то думай! Смотри, она вон всяпосинела!

– Я думал – гы! – от радости! – сталоправдываться Тарарах.

Прощаясь с Таней, Ягге тоже на мгновениеприжалась к ней. Таня почти с испугом обнаружила, какая старушка маленькая исухонькая. Внезапно Ягге отстранилась и костяшкой указательного пальца больностукнула Таню по лбу.

– Ты это… не дури, девка!

– За что? – охнула Таня.

– Сама знаешь за что! Будешь дурить – больнееполучишь! От двоих получишь. И от меня, и от жизни! – сказала Ягге, грозяТане сухим кулачком.

Когда Таня, оглядываясь, вышла из берлогиТарараха, Ягге сердито подступила к академику.

– Мужской подход, нечего сказать! Кого ещевышвырнуть зимой на мороз, как не хрупкую девушку, которую три четверти часаназад едва не прикончил сфинкс! Послали бы лучше моего Ягунчика – вот уж ктопомесь электровеника с электрочайником! Авось бы пролетался и проветрил мозгиот дури! Плечи во весь дверной косяк, язык как мельничные крылья вертится, а вмозгах ворона гнездо свила! – сказала она с раздражением.

Тарарах подбросил в камин березовое полено.

– Эй, ты чего, Ягге? Никогда не слышал, чтобыты ругала Ягуна! – пробасил он.

– Кого люблю – того и бью! Нет, чтоб в меняуродиться, а то весь в своего папашу-алиментщика! Тот тоже вечно искал себя втрех соснах и тут же терял. Дури море, а ответственности как уконсервированного упыря! Запудрил девчонке мозги, а теперь в кусты. Он, мол,весь такой противоречивый, что, кроме пылесосов, его никто не понимает. Он знайсебе посвистывает, а она тайком рыдает у меня в магпункте! Если лопаешь шоколад– убирай за собой бумажки!

Стены берлоги Тарараха мелко задрожали.Академик успокаивающе коснулся ее руки. Ему, как никому другому, было известно,что Ягге тоже умеет бушевать. Не факт, что помесью электровеника сэлектрочайником Ягун стал именно в своего папашу-многоженца. Не исключены идругие, уходящие в языческие дали, линии наследования.

– Послушай, Ягге!.. – начал он.

Ягге замотала головой.

– Не желаю я ничего слушать! Я вижу, что Ягунповторяет путь своего отца и беспомощность своей матери, наложенные на моисобственные ошибки. Не наложенные даже – умноженные! При наследованиинедостатков работает не сложение, а умножение!

– Разве ты совершала какие-то ошибки,Ягге? – ласково спросил академик.

– Я только их и совершала! Я слишком любиламать Ягуна. Я сделала ее капризной и неприспособленной, слишком защищенной, чтоли… Человек, долго живущий с родителями, с бабкой, неважно с кем, –самоубийца. Яблоко, созревшее на ветке, должно упасть с дерева, чтобы подаритьжизнь другим яблоням. Если же яблоня пожалеет свое яблочко и не позволит емуупасть, яблоко мумифицируется прямо на ветке. А когда на ветке остается однаслизь, яблонька может тихо радоваться результату своего безудержного эгоизма.

– Слушай, Ягуну не так много лет!

– Ну и что? Возраст – лучшая отмазка для нуля,которого достают вопросами, почему он такой круглый, – с сердцем сказалаЯгге.

Было заметно, что у нее успело скопитьсябольшое раздражение против внука, которое при неосторожном вопросе Тарарахапрорвалось наружу.

– Ну-ну, Ягге! Разве я против, чтобыпроветрить Ягуна? Завтра же мы отправим его искать драконов! Все же остальноепусть сделает Таня.

– Но почему?

– Хотя бы потому, что из четырех ответов,которые она получит, нам с Меди, говоря откровенно, нужны лишь два. Последниеже два нужны самой Тане…

В голосе академика, обычно довольно мягком иуступчивом, прозвучала решимость человека, который только что со щелчкомзахлопнул шахматную доску и теперь чуть встряхнул фигуры, проверяя, улеглись лиони.

Ягге почти сдалась, но все же сомненияостались.

– Но можно же было дать девочке отдохнуть хотябы сутки! Это чудище вылакало ее до дна, я же самое большее сумела залататьдыру.

– Силы ей даст сама дорога. Но если и не даст,это не так важно. Успевает не сильный. Сильный выдыхается и падает, и тогдасобственная сила в клочья разносит его и его надежды. Успевает упрямый иискренне ищущий. Я надеюсь на Таньку.

Человек сам по себе не производит зло илидобро. Они существуют до него. Но он способен приумножить зло или добро, точноземля, которая способна прорастить и многократно приумножить любое посаженное внее семя.

«Диалоги златокрылых»