Крест Евфросинии Полоцкой - Ольга Тарасевич

А участковый все захаживал. Оказывается, были кражи в их районе, вот и выяснял, не Витька ли рук это дело.

Он что-то припоминал, рассказывал. Но «мусор» выглядел крайне недовольным. Все ему хотелось побольше на Витька навесить. Хотя куда уж больше…

Но во время этих бесед, изматывающих, с угрозами, он все и понял.

Уходил Витек на зону еще человеком. Может, не очень хорошим, но человеком. А вернулся – настоящим зверем. Тюрьма ломает, тюрьма уродует. Никого она не перевоспитывает. А порождает только озлобленность, звериное желание мстить всем и вся. И в конечном итоге снова засасывает в свое нутро преступника.

Ночью ему приснился поезд. Это толковалось просто. Снова стало понятно, куда ему надо ехать. Требуется изменить систему, перемалывающую людские судьбы…

Его карьеру словно маслом смазали. Поработал опером, потом окончил школу милиции. Пару лет на следовательской работе – и неожиданно пригласили возглавить оперативную часть СИЗО. Потом заместитель начальника. И – начальник.

Давно развеялись те юношеские фантазии, с которыми он шел работать в милицию. Не милиция и не тюрьма ломают человека. Есть какой-то процент людей, которые сами ломают свою жизнь. И жизнь окружающих. И как бы правильно ни распределяли их по камерам, как бы ни охраняли от тюремного произвола, какие бы поблажки в плане передач и свиданий ни позволялись, преступники все равно не делают выводов, возвращаются. Снова и снова выходят из «автозаков», с уже знакомыми землистыми лицами. Надевают черные робы, буянят, работают, «опускают» или становятся «девками». Замкнутый круг. Он не в состоянии его разорвать. Но может сделать так, чтобы в этом круге все было правильно, четко и понятно. Чтобы осужденные причиняли минимум неприятностей себе и окружающим. Тем и жил, над тем и работал…

Даже занимая должность заместителя начальника СИЗО-4, он еще не знал о том, что этому учреждению пенитенциарной системы предписано приводить в исполнение смертные приговоры. О том, что «смертники» в изоляторе содержатся, – да, был в курсе. Их размещали в пяти специально оборудованных камерах на втором этаже. Усиленные меры безопасности, полосатые робы, никаких писем, передач и свиданий. Когда их вывозили специальным автотранспортом, все сотрудники СИЗО, несущие службу на этом этаже, были обязаны удалиться в изолированное помещение и не выходить из него до тех пор, пока не последует приказ приступить к исполнению своих обязанностей.

Он догадывался: приговоры приводятся в исполнение специальным подразделением. Существует нормативная база, предписывающая ему действовать в обстановке строжайшей секретности. Именно поэтому оборудован в СИЗО отдельный выход для провода тех, кому вынесен смертный приговор, именно поэтому принимаются специальные меры по изолированию сотрудников СИЗО.

Но конкретные подробности его мало интересовали. Поэтому, когда выяснилось, что как начальник СИЗО-4 он автоматически становится руководителем спецгруппы по исполнению смертных приговоров, его состояние было близко к истерике.

Олег Петрович Лесков, перед уходом на пенсию вводивший его в курс дела, это понял. Извлек из сейфа водку, плеснул в рюмки. Выпил сам, первый. Потом спросил, потирая левую часть груди:

– А ты чего не пьешь? А мне, думаешь, легко было? Но кто-то же должен делать эту работу…

Он выплеснул в горло водку и с удивлением осознал: у нее нет вкуса. Совершенно! Проскальзывает, как вода, ни теплоты, ни приятного головокружения. Ничего.

– Вот, – Олег Петрович достал из сейфа пистолет, – «ПБ-9», с глушителем. В день приведения приговора оружие выдается исполнителю. Потом чистится и возвращается тебе. Это пистолет серийного производства, состоит на вооружении в некоторых спецподразделениях. Его отличают меньшая убойная сила и приглушенный звук выстрела. То, что нужно, с учетом особенностей работы специальной группы. Вот инструкция по группе. Гриф «совершенно секретно», так что обращайся с документом осторожно. Ты должен принять все меры по недопущению расшифровки лиц, занимающихся исполнением приговоров, а также мест захоронения.

Олег Петрович старался говорить спокойно. «Убить» – такого слова не было в его лексиконе вообще. И это немного успокаивало. Он даже смог понять, что состав группы – 10 человек. Два исполнителя, два водителя. Врач, констатирующий смерть. Прокурор, удостоверяющий личность преступника и зачитывающий ему отказ в просьбе о помиловании. И сотрудники, обеспечивающие охрану. Кроме прокурора, все члены группы являются штатными сотрудниками СИЗО. При поступлении информации о сборе группы они должны покинуть свои рабочие места по причинам, не вызывающим подозрения. И собраться в специальном помещении для приведения приговора в исполнение.

– Ты не дрейфь, – говорил Олег Петрович, снова наполняя рюмки. – Твое дело – протокол подписать. После того, как прокурор удостоверит личность и объявит об отказе в помиловании, осужденного к смертному приговору этапируют к месту расстрела. До этого ребята готовят яму. Кто-то остается в охране до привоза осужденного. Мне казалось, что проще, когда один приговор. Две минуты – и все. Но бывает, что заключенных несколько. Тогда вопли в «автозаке» – слушать страшно. Глаза у «смертников» завязаны. Но они же слышат, как первого забрали, как второго повели. И в эти последние минуты они больше всего хотят жить, и цепляются за свою жалкую жизнь, и изменить ничего не могут. Но ты здесь – человек подневольный. На количество приговоров ты влиять не можешь, не твоя компетенция. Почему ты молчишь?! Давай, спрашивай, пока есть возможность…

Спрашивать ничего не хотелось. Хотелось одного – уволиться. Казалось, не сможет, не вынесет. Хотя раньше он думал, что хорошо было бы убивать тех, кто признан невменяемым и вместо пули в затылок получает койку в больничной палате. Столько жизней загубили – и даже не «зона», не нары, а больница. И еще Муху в порыве эмоций ему хотелось убить. Золотые руки у Мухи. Какие ножи делал, как рисовал! Талант… Деньжата у него водились, отоварку ему дополнительную позволяли делать. Он как заместитель начальника СИЗО знал об этом, но мер не принимал. Статья у осужденного за хищение, вел себя вроде бы хорошо. Вот и сделали Мухе послабление. А все не впрок. Подговорил на бунт. Заключенные вскрыли вены, статистику испортили. Контролера порезали, парень калекой после удара заточкой стал. А все Муха. В тихом омуте. Казалось, своими руками бы придушил. Все это только лишь казалось.

Сейчас никого душить не надо. Присутствовать, организовывать. Но – какая же тяжесть на сердце. Не смыть водкой, не забыть про нее. Никогда.

«А если уволиться? – снова подумал он, опрокидывая в себя очередную безвкусную рюмку. – Совсем уволиться. Глаза бы мои на эту „зону“ больше не смотрели! Уйти в никуда, вычеркнуть проведенные здесь годы из памяти. Уволиться, но что дальше? Я ведь полюбил свою работу. Часто грязную и неблагодарную, но я ее знаю. И делаю ее хорошо. Все бросить – это значит сдаться. Спасовать. Нет, нельзя. Нельзя. А приговоры… Вот, Петрович правильно говорит. Не люди. Бешеные звери. От них надо избавляться».