Фантомные были - Юрий Поляков

– Наверное, этот ваш химик нашел философский камень? – предположила я, откинув вуаль и посмотрев на него вот так…

Лицо Обояровой сделалось счастливо-настороженным, и Кокотов сразу вспомнил ту удивительную мимическую последовательность, с помощью которой женщина может легко выведать у мужчины государственную тайну.

И Покатый клюнул: его акульи глазки ожили.

– Что надо? – спросил он.

– Ничего особенного. Если для вас «Вавилон» – мелочь, подарите мне всего пять процентов. Вы даже не заметите.

– За что – подарить? – опешил вор в законе.

– Просто так!

– Просто так не дарят.

– А мне говорили, люди вашей профессии щедры и широки. Что ж, видимо, меня неверно информировали. – Я сделала такое лицо, словно не успела на дачную электричку. – Прощайте, Степан Иванович! Федор, пойдем же скорей, мы опоздаем. Я не могу пропустить Второй концерт Бриттена!

– И что, хорошо поет? – заинтересовался Покатый, почувствовав себя уязвленным.

– Подходяще.

– А когда третий концерт?

– В следующем сезоне, – ответила я и, метнув в бандита скифский взгляд, вышла вон.

– Какой-какой взгляд? – не понял Андрей Львович.

– Скифский. Неужели не слышали?

– Не-ет…

– Эх вы, писатель! Скифские всадники умели на полном скаку стрелять без промаха, развернувшись назад в седле. Вот так!

Она выбросила вперед левую руку с воображаемым луком, а правой как бы натянула тетиву и откинулась всем телом назад так поспешно, что ее вольная грудь чуть не выпрыгнула из блузки.

Сердце соискателя ухнуло.

– Поняли, мой герой? Поэтому утонченные греки обольщающий взгляд, который, уходя, женщина бросает через плечо, называли «скифским». О чем вы задумались? – спросила Наталья Павловна.

– О том, какая вы отважная!

– Я же шпионка! Выйдя из шалмана, Федя заскулил, что я все испортила, что все пропало. Но когда мы садились в машину, прибежал запыхавшийся охранник и увел его с собой. Через пять минут Лапузин выскочил из «стекляшки», едва не танцуя от радости. Покатый отдал нам пять процентов. Просто так! Из уважения.

– Просто так? – усомнился Кокотов.

– Вы все о том же, ревнивец! У вас не только руки, у вас и мысли нахальные! Он вообще женщинами не интересовался после двадцати лет в лагерях. Единственное, о чем он попросил: сообщить ему, когда в Москве будет Третий концерт Бриттена…

Тем же вечером в «Арагви» мы отмечали победу, и Федя сделал мне торжественное предложение, но я ответила, что еще не вполне уверена в своих чувствах. На самом же деле я была убеждена: Лапузин именно тот, кто мне нужен. Понимаете, если человек способен бежать в Америку с кассой взаимопомощи Института прикладной генетики, значит, с ним я смогу стать богатой и независимой. Знаете, Андрюша: деньги – самый лучший заменитель смысла жизни. Это мне прямо сейчас пришло в голову, но уверена, ваш Сен-Жон Перс мог бы сказать нечто подобное…

– У него есть схожая мысль, – академично кивнул Кокотов, но не удержался и уточнил: – И что же ваш Федя?

– Страшно расстроился. Но я его успокоила: во-первых, на крайний случай у него имелась аспирантка. А во-вторых, какая свадьба, если еще не повержен Военспецстрой? Лапузин отговаривал. Но во мне уже ржали и били копытами кони азарта. Первым делом я навела справки о генерале Мостолыгине. Конечно, в девяносто третьем это было не так просто, как сейчас, когда в подземном переходе за десять долларов можно купить диск с личными делами всего командного состава или задаром скачать из Интернета самый пикантный компромат. Но и тогда были способы… Я решила действовать через маму. У нее в ту пору – между браками – вспыхнул краткий, но бурный роман с военным журналистом Башкаревым. Он пришел в передачу «Очевидное – невероятное», чтобы открыть потрясенной стране правду о гибели Юрия Гагарина. Оказывается, первый космонавт, вопреки запрету диспетчера, погнался за НЛО. Его умоляли: «Юрий Алексеевич, не надо, вернитесь! Мы будем жаловаться!» А он в ответ: «Еще чуть-чуть, я у них на хвосте!» Хотя, согласитесь, какой «хвост» может быть у летающей тарелки? НЛО, чтобы оторваться от преследования, выпустило фиолетовые лучи…

– Фиолетовые?

– Да, фиолетовые. Что вы так удивились? И у самолета отказали все приборы…

Но потом, после эфира, Башкарев под большим интимным секретом поведал маме истину, которая ее так потрясла, что тем же вечером она поехала к нему на дачу и осталась ночевать. Оказалось, инопланетяне нарочно, дразня и кружась, заманили Гагарина в засаду, извлекли на ходу из кабины и забрали к себе для тщательного изучения, классификации и последующей демонстрации его мумии в Межгалактическом музее Героев космоса. А землянам, чтобы запутать следы, подкинули неузнаваемые человеческие останки среди дымящихся обломков истребителя.

– Надо же, – удивился Кокотов. – Какая интересная работа была у вашей мамы!

– Не надо сарказма, мой друг! – попросила Обоярова, застегивая пуговки на блузке.

– Я больше не буду!

– Тогда слушайте! У Башкарева я, как настоящая шпионка, выведала, что Мостолыгин – герой Афгана. Его строительная часть, ремонтируя школу в кишлаке Абдул-Анар, попала в окружение, однако он, несмотря на ранение, воодушевляя личным примером бойцов, продержался под шквальным огнем «духов» до подхода своих, за что получил орден Красного Знамени и внеочередное звание. Но меня больше интересовала личная жизнь генерала. Еще в училище он женился на медсестре Симочке из санчасти, где недолго лежал с аппендицитом, увел ее буквально из-под носа у жениха, военного фельдшера. Жену Мостолыгин любил безумно, ревновал страшно и однажды вызвал на дуэль проверяющего из ГлавПУРа. Тот слишком откровенно увлекся отзывчивой Симочкой. Инспектор, разумеется, от поединка уклонился, назвав вызов «отрыжкой Средневековья», и получил по такому случаю просто в рыло. Возмутительное поведение ревнивца в погонах обсуждалось офицерским собранием и получило решительную поддержку боевого коллектива, единогласно пославшего Мостолыгина на Первый съезд народных депутатов. В Москве его кандидатуру, конечно, замылили и перевели служить куда подальше. Но и там он отличился: приказал начальнику местного военторга (под страхом прекращения текущего ремонта) не пускать в магазин офицерских жен, пока его Симочка не выберет себе лучшее из новых поступлений. Гарнизонные дамы нажаловались в Москву, Мостолыгину с удовольствием объявили выговор и задержали очередное звание. Тогда он рассердился и в августе девяносто первого сразу, без колебаний перешел на сторону Ельцина, прибыв на защиту Белого дома во главе военных строителей, вооруженных штыковыми и совковыми лопатами. Борис Николаевич растрогался до слез, обнял подполковника и пил с ним до утра, а после победы демократии назначил начальником Военспецстроя, присвоив сразу звание генерал-майора.