Таинственная река - Деннис Лихэйн

— Привет, ма.

— Привет, мой родной. Ты собираешься вместе с папой в верхний город?

Майкл посмотрел на Дэйва. Это была их шутка, понятная только им, поэтому мальчик негромко захихикал.

— Да нет, ма.

— Дэйв?

— Это мы о мяче, который он только что подал, дорогая. Мяч полетел в сторону верхнего города.

— А-а-а. Мяч.

— Ма, не слушай его. Папа отбил этот мяч, потому что он такой высокий.

Дэйв чувствовал, что она наблюдает за ним, даже когда смотрит на Майкла. Наблюдает, выжидает и намеревается спросить его кое о чем. Ее хриплый голос до сих пор звучит в его ушах после того, как минувшей ночью на кухне она, приподняв над полом свое тело, обхватила руками его шею и, почти прильнув губами к уху, произнесла:

— Теперь я — это ты. Ты — это я.

Дэйв так и не понял, что, черт побери, она имела в виду, но ему понравилось то, как она произнесла эти слова, а хрипота в ее голосе подействовала на него возбуждающе и приблизила кульминационный момент их неожиданной близости.

Однако теперь он понимал, что это была всего лишь очередная попытка Селесты проникнуть в его сознание, вызнать все, а это его бесило. Ведь они оба попали в ситуацию, которая при ближайшем рассмотрении им не понравилась, и они решили из нее выскочить.

— Ты что-то хотела, моя милая?

— Да, ничего. — Она обхватила себя руками, хотя на улице было тепло и день обещал быть жарким, и спросила: — Майк, ты уже поел?

— Еще нет.

Селеста, нахмурившись, посмотрела на Дэйва, как будто то, что Майкл несколько раз ударил по мячу, прежде чем получить необходимый запас сахара, съев приготовленные для него малиновые хлопья, является как минимум преступлением века.

— Миска с хлопьями и молоко на столе.

— Отлично. Я жутко проголодался. — Майкл бросил биту, и в том, как он это сделал и поспешил к лестнице, Дэйв почувствовал, что сын его предал. Ты жутко проголодался? А я что, заткнул тебе кляпом рот и ты не мог сказать мне об этом? Черт знает что.

Майкл трусил вслед за матерью и вдруг понесся по ступенькам лестницы, ведущей на третий этаж, с такой скоростью, как будто они, эти ступеньки, могли потащить его вниз, если бы он не бежал по ним вверх изо всех сил.

— Ты пропустил завтрак, Дэйв?

— А ты проспала до полудня, Селеста?

— Сейчас четверть одиннадцатого, — ответила она, и Дэйв почувствовал, как добрая воля, которой они прошлой ночью накачали свой брак в порыве безрассудной страсти на полу в кухне, превратилась в дым и улетучилась.

Он заставил себя улыбнуться. Если как следует улыбнуться, твоя улыбка никого не оставит равнодушным.

— Ну так что, милая?

Селеста спустилась во двор; на фоне зеленой травы было заметно, что ее босые ноги немного загорели.

— Так что произошло с ножом?

— С чем?

— С ножом, — прошептала она, оглядываясь через плечо на окно спальни Мак-Листера. — Ну с тем самым, что был в руке у бандита. Куда он делся, Дэйв?

Дэйв подкинул мяч в воздух, поймал его, переведя руку за спину.

— Он пропал.

— Пропал? — Она поджала губы и, глядя вниз, на траву, сказала: — Ну это же чушь, Дэйв.

— Что именно чушь, дорогая?

— Куда он пропал?

— Пропал.

— Ты в этом уверен?

Дэйв был уверен. Он, улыбаясь, смотрел ей прямо в глаза.

— Абсолютно.

— Но ведь на нем твоя кровь. Твоя ДНК, Дэйв. Он пропал так, что никогда не отыщется?

Ответа на этот вопрос у Дэйва не было, и он просто уставился глазами на жену, ожидая, что она сменит тему разговора.

— Ты смотрел утренние газеты?

— Конечно, — ответил он.

— Есть в них что-нибудь?

— О чем?

— О чем? — прошипела Селеста.

— А… Ах, да. — Дэйв покачал головой. — Нет, в них ничего нет. Никакого упоминания. Вспомни, милая, ведь это случилось поздно.

— Ах, это случилось поздно? Ну, а дежурные полосы? Ведь они ждут до последнего сообщений от полицейских писак, и их все читают с большим интересом.

— Ты что, работаешь в газете? А я и позабыл об этом.

— Сейчас не до шуток, Дэйв.

— Да, дорогая, ты права. Я просто сказал, что в утренних газетах ничего нет. Вот и все. Почему? Не знаю, почему. Посмотрим новости в полдень, может быть, в них что-нибудь будет.

Селеста, продолжая смотреть на траву, несколько раз кивнула головой, словно подтверждая собственные мысли.

— А мы что-нибудь увидим, Дэйв?

Дэйв отступил от нее на шаг.

— Я думаю, сообщат, — продолжала Селеста, — что какой-то чернокожий парень найден забитым до полусмерти на парковке рядом… где же это произошло?

— У «Последней капли».

— У «Последней капли»?

— Да, Селеста, именно там.

— Ну что ж, Дэйв, — согласилась она. — Пусть так.

Она пошла прочь. Повернулась к нему спиной, направилась к входу, поднялась на крыльцо, затем вверх по лестнице и скрылась за дверью квартиры. Дэйв, стоя во дворе, вслушивался в слабое шуршание ее босых ног по лестничным ступеням.

Так вот, что они делают. Они постоянно бросают тебя. Возможно, не всегда это происходит в физическом смысле. Но в эмоциональном, в духовном? Они никогда не оказываются рядом, когда бывают нужны тебе. И с матерью было то же самое. В то утро, когда полицейские привезли его домой, мать, стоя спиной к нему, готовила завтрак, бубня про себя «Старик Макдоналд», и, нервно улыбаясь, время от времени поглядывала на него из-за плеча, как будто он был в этом доме квартирантом на пансионе, а она хотела убедиться в том, что он уже пришел на кухню.

Она поставила перед ним тарелку с жидкими недожаренными яйцами и пережаренным до хруста беконом, придвинула непропеченные бледные тосты и спросила, хочет ли он апельсинового сока.

— Ма, — спросил Дэйв, — а кто были эти парни? Почему они?..

— Дэйв, — прервала его мать, — ты хочешь апельсинового сока? Не слышу?

— Да, хочу. Послушай, ма. Я так и не понимаю, зачем они взяли…

— Вот твой сок. — Она поставила пакет перед ним. — Ешь свой завтрак, а мне надо… — Она, покачивая телом, развела руками, показывая на стены кухни, но он так и не понял, что она намерена делать. — Мне надо… выстирать твою одежду. Вот… а потом… послушай, Дэйв? Мы можем пойти в кино. Как ты, согласен?

Дэйв посмотрел на мать, посмотрел в надежде найти в ней то, что он ожидал, что помогло бы ему раскрыть рот и рассказать ей все, рассказать об этой машине, и доме в лесу, и о запахе лосьона после бритья, которым разило от того толстого дядьки. А вместо этого он увидел лицо, к которому было «приклеено» выражение радостной озабоченности. Обычно такое выражение лица появлялось у матери, когда она, готовясь исчезнуть из дому вечером в пятницу, обдумывала, во что бы такое вырядиться, чтобы выглядеть попривлекательней — смесь отчаяния и надежды.