Зеркало судьбы - Виктор Павлович Точинов

не хуже других. И многотысячное население Города. Города, который переживал самые безумные извивы Эксперимента — но всё ещё продолжал жить, всё дальше отползая на Юг, к теплу, как упрямый больной зверь.

— Я понимаю: тяжело, — тихо сказал Драган, не поднимая глаз. — Я бы оставил всё как есть, но это я. Но что бы ты ни решил — решай уже. Скоро Солнце включат.

Сколько может весить обычная связка ключей? Граммов сто, не больше. Но Илья ощущал недобрую тяжесть каждого грамма.

Город ждал.

— К чёрту, — глухо проговорил Илья.

Лязгнул замок. И почти сразу же улицу залил беспощадно яркий свет нового дня.

3. Дьявол

Тела и души

задача — преодоление внутренней противоречивости, знакомство со своими теневыми, прежде неизвестными сторонами, осознание их;

цель — понимание собственных ошибок, открытие в себе неведомых ранее сторон;

риск — пасть жертвой собственной тени.

Три звонка на рассвете

♂ Виктор Точинов

В криминальной хронике упомянули — труп нашла хозяйка квартиры. Не совсем так. Да, зашла по утру, за ежемесячным оброком. Но труп — понятие целостное. За труп приняли потом саму хозяйку. И как не принять — лежит в луже крови, не шевелится. Отключилась. Фрагменты в глаза от двери не бросались. Кроме одного. Тот, как всегда, стоял на видном месте. На столе. Да еще и на подставке. Фирменный знак. Подпись.

…Опера курили на кухне. В комнату без нужды не входили. Жалели экспертов — возиться с этим? Понятых отпаивали. Дверь в туалет нараспашку — массовый бунт желудков. А вроде повидали… Не спорили. И так ясно — он. Утренний Мясник. Больше некому. Такой фирменный стиль не подделаешь. Серия. Пятый случай.

И единственный — угодивший на экран. В самом смягченном виде.

* * *

…Он телевизор не смотрел. Вообще не включал. Некогда. Не кокетничал — день забит, расписан по минутам. Ночь тоже. И газет не читал. Изредка — криминальные сообщения. Для работы. Он был писатель. Больше того — учил писать других.

Зачем он это делал? Никто не знал. Говорили: самоутверждается. Да куда уж больше. Самоутвердился. И самовыразился. Вроде достаточно — полку распирают переплеты. Сверкают глянцем. И все — с его фамилией. Слава!

Другие болтали: плодит учеников. Эпигонов. Кровь от плоти, плоть от крови — короче, что-то про чресла. Инстинкт деторождения. Сублимированный. Тоже ерунда — пять детей от трех браков (по слухам). А может — гораздо больше.

Еще версии: иссяк, паразитирует на чужих сюжетах; литературный плантатор ищет себе литературных негров. Как Дюма-отец. У них там фабрика литературная. Романы и рассказы фабрикуют под раскрученным брендом. Тут без комментариев — завистливый визг импотентов.

Так зачем? Непонятно. Но — учил. Три дня в неделю. Вернее, три вечера. ДК — бывший дом бывшей культуры, центр досуга по нынешнему. Четвертый этаж. Комнатенка уставлена колченогими столами. Во вторник там учатся макраме, в пятницу экс-гипнотизер приоткрывает неведомое. А в понедельник, среду, четверг — он. Два часа, иногда затягивается надолго. Группа — когда десять человек, когда пятнадцать. Изредка больше. Девушек половина. Модно, женские романы прут как фарш из мясорубки. Любовные, криминальные, иронические. Женщины-следователи ловят женщин-аферисток — в перерывах между адюльтерами. И все при этом тонко шутят. Пускай.

Пятнадцать пар глаз поначалу недоумевают: он — такой? Такой, такой, что поделаешь. Лысый и лохматый одновременно — остатки волос бунтуют, никак не хотят соблюдать видимость приличий. Да и он не старается. Три вечера — одна и та же рубашка, воротник к четвергу темнеет. В понедельник надевает новую. Все два часа постоянно курит, на столе кофейная банка бычков. Предупреждает сразу: аллергиков и астматиков не принимаю. Глаза глубоко посажены, цвет так сразу и не определить. Взгляд тяжелый. Сидит, упершись ладонью в колено, тянет одну за одной.

И говорит, говорит, говорит. На первом занятии, сразу — ошарашивал: вы — графоманы! Не спорьте, другие сюда не приходят. Будем делать писателей. В чем отличие? Графоман — тот, кто пишет. Писатель — тот, кто издается. Графоман свободен в своих писаниях — для себя старается. Писатель — подчиняется непреложным законам. Кто-нибудь что-нибудь слышал о законах художественного творчества? Забудьте. Писательство — бизнес. Правят законы рынка. Необходимо: а) произвести товар; б) прорекламировать; в) продать — окупив затраты на первый и второй пункты. То есть: предмет нашего изучения есть маркетинг и менеджмент интеллектуальной собственности. Торговля мозгами. Что “хороший товар в рекламе не нуждается” — такая же ахинея, как и “талант везде пробьет себе дорогу”. Кстати, пункт “а” — для кустарей. Для предпринимателей-одиночек. Киты и мамонты этого дела — сами пишут очень мало. Почти ничего не пишут. Соавторы, литературные негры… А выстреливают до сотни печатных листов в год — огромными тиражами. Иные — и еще больше.

Сам он относился к иным. В прошлом году — сто семьдесят шесть условно-издательских листов. Рекорд. Тематика самая разная: и вампиры с оборотнями, и классические детективы, и исторические, и фантастические… Токарь-универсал.

Спрашивают: Кого читать? — А зачем? Чукча не читатель, чукча писатель. Вечером допишите, а утром прочтите — на всякий случай. А то многие тут же папку под мышку и бегом в издательство. Если серьезно: Кинга читайте. Кого еще? Снова Кинга. Кроме него? А опять Кинга. Гений продаваемости. Только не вздумайте писать как он, с многостраничным подходом к теме — никто не купит. Когда раскрутитесь — пожалуйста. А сейчас — в первом абзаце — труп на ковер. И пошло действие.

Эрудиция у него кошмарная. Не блестящая — именно кошмарная. Эйденическая память или что-то вроде этого. Помнит все. Или почти все — что читал, что слышал. Обожает выдвинуть дикую идею. Абсурдную. Чтоб едва сформулированная — вызывала неприятие. И блестяще ее отстаивать. Той самой эрудицией. В голове — громадная куча цифр, имен и фактов. Выгребает нужные в споре, остальные задвигает в дальний угол своего громадного чердака. И попробуй поспорь.

Многие не выдерживали, уходили. Некоторые — с обидой. Ему все равно. Иные просто не приходили на следующее занятие. Другие пытались выяснить отношения. Один (неплохо писал, ехидно и — коротко) сказал разочарованно: я думал — Вы Учитель. А Вы — говно!

Отреагировал неожиданно. Расплылся в улыбке. В доброй (редкость!): Значит — не зря старался. Значит — выучил. Поздравляю! Выпускной — на пять с плюсом!

И тут же предложил обмыть писательскую зрелость. Обмыли. Потом обоим было противно.

Любил начать