Генерал Алексеев - Василий Цветков

Михаил Васильевич снова обращал внимание на психологические факторы: «…такой массовый призыв под знамена будет иметь моральное значение. Он покажет, что Россия, несмотря на превратности боевого счастья, полна решимости рано или поздно сломить врага». Интересные выводы делал Алексеев применительно к боевому составу русской армии: «…при современной системе наших призывов небольшими сравнительно контингентами дело сводится к двум явлениям: а) наши корпуса и дивизии существуют лишь на бумаге, а некоторые из них, к горю начальников, умирают на их глазах. Дивизия, вышедшая из боев в составе 1000 человек и не получившая немедленно пополнений, постепенно расходует и свой небольшой кадр, навсегда выбывая из рядов армии как прочная маневроспособная единица. Получается затем “дивизия” совершенно ополченческого типа; б) наши укомплектования поневоле приходится отправлять недоученными, в сыром виде. Этим объясняются наши большие потери вообще, а “без вести” пропавшими — особенно. Годичный период войны дает прочный материал для решения вопроса с большою точностью, сколько государство должно иметь людей в каждую минуту в запасных своих частях. По моим приблизительным подсчетам, эта цифра определяется в миллион человек».

На третье место в ряду изъянов фронта Алексеев ставил «недостаток тяжелой артиллерии». «Наши противники, — отмечал он, — обладают огромным количеством тяжелой артиллерии. Это преимущество даст себя властно чувствовать в каждой операции. Пользуясь им, противник выработал даже особый прием действий, в огромном большинстве случаев безнаказанно им применяемый, вследствие недостатка у нас тяжелой артиллерии. Этот прием заключается в сосредоточении тяжелой артиллерии против намеченного участка удара, в подавлении на нем огня нашей артиллерии и уничтожении наших окопов, закрытий и в стремительном затем ударе пехоты в образовавшуюся брешь…

Тяжелая артиллерия должна быть придана войскам нашим в значительно большем количестве, чем это имеется сейчас, в противном случае и оборона, и наступление будут нам стоить неизмеримо больших жертв в людском составе, нежели их несут наши противники.

Помимо недостатка в тяжелой артиллерии существует в этой отрасли и другой крупный пробел — недостаток опытных артиллеристов. Необходимо принятие настойчивых мер, чтобы наряду с изготовлением тяжелой артиллерии производилась подготовка специального личного состава для руководства и производства очень точной стрельбы из тяжелых калибров».

Четвертым по счету для Алексеева являлся «винтовочно-патронный голод»: «В настоящее время создалось такое положение, когда недостаточность притока вновь изготовляемых ружей заставляет прибегать для прикрытия все растущей потребности (в особенности в период крупных боев) к собиранию винтовок, что называется, по крохам, беря их отовсюду, где только хотя сколько-нибудь допустимо и, в буквальном смысле, по десяткам. Такое положение крайне тягостно. Оно сковывает всякую инициативу в вопросе новых формирований и заставляет начальника лишаться значительной силы, в каковую могли бы, например, обратиться все ополченческие части, в настоящее время так разнообразно вооруженные — от берданки до японских ружей включительно, — не говоря уже о том, что вследствие недостатка в ружьях войска фронта поневоле всегда будут не в полном комплекте, если бы даже они могли получить своевременно приток людей».

Наконец, пятая причина неудач русских войск заключалась в состоянии «офицерского вопроса»: «Уже в настоящее время некомплект офицеров в частях пехоты, находящихся в наибольшем порядке, в среднем превышает 50%, а если принять во внимание, что из наличного числа офицеров половина — прапорщики, то до очевидности ясным становится, на сколь зыбких основаниях покоятся боевые и тактические достоинства армий в настоящее время, при ничтожности надежных кадров, более чем когда-либо зависящие от качества и достоинства командного состава всех степеней и, в особенности, младших начальников… Должно быть обращено особое внимание на тщательный подбор их воспитателей и наставников, так как только при этом условии создастся необходимый тип офицера-руководителя нижних чинов»{28}.

Такой доклад вполне можно было бы считать своеобразным итогом военно-стратегического анализа летней кампании 1915 г. и прогнозом на будущее. Доклад Алексеева подтверждался спустя четверть века воспоминаниями генерала Геруа: «Потери нашей пехоты были так велики, что полки по нескольку раз превращались в собственную тень. Запомнилась часто встречавшаяся цифра, определявшая число оставшихся бойцов в полках после очередной передряги: 800 штыков при 8—6 офицерах. Это, считалось, еще хорошо. Дивизии походили на полки, полки — на батальоны, роты — на взводы. Но вот подправили их численность пополнением, прибыло 3—4 офицера — глядишь, посвежела и снова готова к бою. Иностранные наблюдатели давно отметили эту способность русской армии, в частности, пехоты, обычно принимающей на себя львиную долю потерь, к быстрому восстановления воли и духа. Летняя страда 1915 года еще раз доказала это».

К осени 1915 г. активное вторжение австро-германских войск в глубь России было остановлено, но при этом становилось очевидным, что скорого окончания военных действий ожидать не придется. И на Западном, и на Восточном фронтах начиналась «позиционная война». Теперь решающее значение получали уже не стремительные наступательные удары, охваты и обходы, а такие факторы, как прочность занимаемых рубежей, оборудование окопов, надежность воинских частей, своевременные и достаточные поставки боеприпасов и продовольствия. Требовалось, по существу, провести реорганизацию многих воинских частей, провести дополнительные мобилизации, ликвидировать «патронный» и «снарядный голод», освоить, где это было нужно, новые виды военной техники и снаряжения. А для этого — добиться существенной поддержки со стороны тыла, сделать войну «национальным делом», подлинной «Второй Отечественной».

По-иному воспринималось теперь значение верховной военной и политической власти. Единство фронта и тыла, единство власти и общества требовало единоначалия — единого военного и политического руководства. В этой обстановке вполне оправданным выглядело решение Николая II возглавить армию и флот, принять на себя должность Верховного Главнокомандующего. Несмотря на протесты ряда министров, сомнения генералитета и членов законодательных палат, Государь Император не колебался в данном решении.

Произошли перемены и в высшем военном управлении. В июне 1915 г. был отправлен в отставку генерал Сухомлинов, давний оппонент Алексеева («Слава Богу, что Сухомлинова прогнали. Быть может, начнут теперь думать о том, без чего нельзя войны вести», — выражал надежду Алексеев в одном из своих писем сыну). На должность управляющего Военным министерством был назначен генерал от инфантерии А.Л. Поливанов. Во время поездки на фронт он встречался с Алексеевым в штабе фронта в г. Волковыске и сообщил ему о скором принятии Государем верховного командования и о назначении Михаила Васильевича на должность начальника штаба Главковерха. Правда, перед назначением на столь высокий пост 5 августа 1915 г. последовало назначение на должность Главнокомандующего армиями Западного фронта (Северо-Западный фронт был разделен на Северный и Западный). Но уже 18 августа состоялось официальное назначение Алексеева начальником штаба Верховного Главнокомандующего, и в Могилев он прибыл вечером 19 августа. А 23 августа Николай II записал в своем дневнике: «В 3.30 прибыл в свою Ставку в одной версте от гор. Могилева. Николаша (Великий князь Николай Николаевич. — В.Ц.) ждал меня. Поговорив с ним, принял ген. Алексеева и первый его доклад. Все обошлось хорошо!»