Спортивный журналист - Ричард Форд

И если бы я не осел в Нью-Джерси, то мог бы стать идеальным обитателем этого города. Поселился бы здесь, обратился в истинную соль земли мичиганской и покупал бы каждый год новую тачку прямо у ворот автозавода. Что может быть лучше для человека, уже прожившего половину жизни, – купить в каком-нибудь Ройал-Оке или Дирборне типовой, крытый кедровым тесом домик да попытать счастья еще с одной мичиганкой (а может, и с той же самой, с прежней, ведь каждый из нас предпочитает выстраивать жизнь на уже проверенном фундаменте). Мой журнал мог бы назначить меня главой своего среднезападного отдела. И даже попросить, чтобы я попытался набить руку в тематике более увлекательной, – занялся, скажем, описанием полной приключений жизни проводников по северным озерам. Смена среды обитания, какой бы приятной ни была прежняя, всегда тонизирует творческую личность.

* * *

– Здесь как будто все еще зима.

Нос Викки словно приклеился к тонированному стеклу автобусного окна. Мы уже удалились на несколько миль от пресловутой большой покрышки. Викки молча обозрела ее, когда мы проезжали мимо, – совсем как туристка второстепенную пирамиду.

– Да, – сказала она, увидев следом забор, за которым простирается плоская, необъятная, как штат Небраска, территория фордовского завода, – похоже, все это выше моего понимания.

– Если тебе не нравится погода, пережди минут десять. Такое у нас в колледже было присловье.

Викки надувает щеки, за окном мелькает бульвар Уолтера Рейтинга, затем Фишер-билдинг и в серой, закопченной дали показывается стадион «Олимпия».

– Так и в Техасе все говорят. Да, наверное, и везде. – Она оглядывается назад. – Знаешь, что сказал о Детройте мой папа?

– Ему здесь, наверное, не очень понравилось.

– Когда я сообщила ему, что собираюсь поехать сюда с тобой, он сказал: «Если бы Детройт стал штатом, это был бы Нью-Джерси».

Улыбка ее становится лукавой.

– Детройт не так разнообразен, но мне нравятся оба.

– Нью-Джерси ему по душе, а этот город – не очень. – Мы сворачиваем в длинную бетонную траншею автострады Лоджа, ведущей в центр города. – Он никогда не любил Детройт, а мне это почему-то казалось обидным. В общем город выглядит совсем неплохо. Цветных многовато, но меня это не раздражает. Им тоже жить надо.

И Викки, серьезно покивав своим мыслям, берет меня за руку, стискивает ее, и автобус въезжает в заполненный светящейся дымкой туннель, который приведет нас на берег реки, к отелю.

– Детройт был первым большим городом, в какой я попал. Мы приезжали сюда из колледжа, смотрели стриптиз и курили сигары. Он казался мне первым по-настоящему американским городом.

– Как мне Даллас. Но я не жалею, что уехала из него. Ни капельки. – Она плотно сжимает губы, отпускает мою руку. – Теперь я живу в сто раз лучше, поверь.

– А где ты предпочла бы жить? – спрашиваю я, когда в темный автобус вливается млечный свет Джефферсон-авеню; пассажиры начинают переговариваться, поднимать сумки и выбираться в проход, кто-то спрашивает у водителя о следующей остановке – в районе отелей. Всем нам не терпится попасть туда.

Викки вперяется в меня чопорным взглядом – похоже, грузная степенность города уже успела пронять ее, сообщив всякому легкомыслию оттенок фальши. Эта девушка понимает, что такое серьезность. Я-то надеялся, естественно, услышать от нее, что ей все равно, где жить, лишь бы со мной. Однако я не могу вылепливать каждое ее желание по любезному мне шаблону, выполнять любое из них, как выполняю свои. И все же она так же беззащитна перед холодностью Детройта, как я, и это заставляет меня втайне гордиться ею.

– Так ты учился в колледже неподалеку отсюда? – В голове ее забрезжила какая-то еще не ясная ей мысль.

– Да, милях в сорока.

– И что это было за место?

– Хороший городок, очень зеленый. С парком, по которому приятно было гулять в весенние дни, и очень приличными преподавателями.

– Ты не скучаешь по нему? Наверняка скучаешь. Бьюсь об заклад, это было лучшее время твоей жизни и тебе хочется вернуться в него. Ну признайся.

– Нет, мэм, – отвечаю я. И отвечаю правду. – Я ни на что не променял бы эту минуту.

– О-о-ой, – скептически выдыхает Викки, а затем поворачивается, чтобы вглядеться в мое лицо. – Клянешься?

– Клянусь.

Она плотно сжимает губы, затем причмокивает и отводит, собираясь с мыслями, взгляд в сторону.

– Ну а я того же сказать о себе не могу. Считай это ответом на вопрос о моих предпочтениях.

– О.

Автобус, шипя и погромыхивая, останавливается в аккурат перед нашим отелем. Открываются передние двери. Пассажиры толпятся в проходе. Сквозь тонированное стекло я вижу за Викки Джефферсон-авеню, влачащиеся по ней серые автомобили и «Кобо», где сегодня выступает Пол Анка. А дальше, за рекой, силуэт Виндзора – угрюмое, невысокое, ретроградное, оцепенелое зеркальное отражение США. (Первое, что я сделал после похорон Ральфа, – купил мотоцикл «харлей-дэвидсон» и покатил на Запад. Добрался до Буффало, доехал до середины моста Мира, приуныл и повернул назад. Что-то, свойственное Канаде, лишило меня присутствия духа, и я пообещал себе никогда не возвращаться в эти места, но, разумеется, вернулся, и не один раз.)

– Когда я прикидываю, где мне хотелось бы оказаться, – мечтательно говорит Викки, – то вспоминаю первый мой день в Уэйко, в школе медицинских сестер. Мы тогда построились в вестибюле женского общежития – от конторки портье до двойных дверей с торговым автоматом «коки» между ними. Пятьдесят девушек. Прямо напротив меня оказалось стеклянное окошко, за которым висела доска объявлений. Я видела в нем мое отражение. На черной доске было написано мелом: «Мы рады видеть вас здесь». И, помню, я подумала: «Ты пришла сюда, чтобы научиться помогать людям, ты красивее всех, тебя ожидает чудесная жизнь». Знаешь, я очень ясно это помню. «Чудесная жизнь». – Она встряхивает головой. – И постоянно думаю об этом.

Мы последние из тех, кому выходить на этой остановке, другие пассажиры поедут дальше. Водитель закрывает складную дверцу багажного отсека, две наши сумки стоят на мокром, заполненном прохожими тротуаре.

– Ты не думай, я вовсе не хочу изображать замогильную мрачность.

– У тебя это и не получается, – отвечаю я. – Мне такое даже в голову не пришло, ни на миг.

– И не думай, что я не рада оказаться здесь с тобой, потому что я рада. Сегодня самый счастливый день за долгое время моей жизни, мне так хорошо здесь, правда. В этом огромном городе. Он мне страшно понравился. Знаешь, мне просто не хочется отвечать сейчас на твой вопрос, только и всего. Я вечно отвечаю на вопросы, на которые не нужно отвечать, это один из моих недостатков. Пойдем отсюда.

– Да ладно, это мне не стоило его задавать. Но ты ведь позволишь мне постараться тебя порадовать, правда?