Самая лучшая жена - Элизабет Гилберт

– Как это?

– Она помнит только названия цветов и имена девушек. Я не знаю почему. Если я задаю ей вопрос, она очень долго думает, а потом произносит что-нибудь вроде: «Анютины глазки, Маргарита, Эмили, Кэтрин, Виола».

– Не может быть! – воскликнула Бабетта. – Вот это прелесть! Наверное, очень красиво слушать ее.

– Иногда. А иногда просто грустно, потому что я понимаю, как ей тоскливо. Иногда она вдруг начинает говорить и словно плетет венок из имен и названий: «Лилия – Роза – Делия – Азалия». Тогда действительно получается красиво.

– Не сомневаюсь, – кивнула Бабетта. – Порой мы забываем, сколько названий цветов превратились в женские имена.

– Верно, – сказал мой дед. – Я это заметил.

– Она о вас заботилась, да?

– Да, – ответил мой дед. – Когда я был моложе.

– Вы и сейчас молодой, – рассмеялась Бабетта. – Даже я еще молодая, но, думаю, я постарше вас.

– Я не представляю, сколько вам лет. Я об этом даже не задумывался.

– Я понимаю, почему вы не задумывались об этом. – Бабетта снова взяла зеркальце и посмотрела на свое отражение. – Косметика все прячет. Трудно понять, какая же я на самом деле. Я-то, конечно, считаю себя хорошенькой, но я только на этой неделе поняла, что стариться я буду некрасиво. Некоторые мои знакомые женщины всю жизнь выглядят юными девушками, и я думаю, это из-за того, что у них хорошая кожа. Издалека и я выгляжу неплохо, а на сцене я не первый год и потому хорошо смотрюсь, но, если вы подойдете ко мне ближе, вы многое чего заметите.

Она вскочила и в два прыжка оказалась в противоположном углу комнаты.

– Вот видите, отсюда я выгляжу божественно, – сказала она и тут же стремительно подошла вплотную к моему деду – так близко, что они почти соприкасались носами. – Но поглядите на меня теперь. Видите эти маленькие морщинки вот тут и вот тут? – Она указала на уголки глаз.

Мой дед не увидел ничего похожего на морщинки. Он увидел только быстро порхающие ресницы и слой пудры. Он обратил внимание на то, что от Бабетты пахнет сигаретами и апельсинами, и он, затаив дыхание, боялся нечаянно прикоснуться к Бабетте или сделать что-то неправильное. Он сделал шаг назад и выдохнул.

– Но так бывает со всем на свете, если посмотреть ближе, – продолжала Бабетта. Зеленое платье, в котором она выходила на сцену, висело переброшенное через проходящую под низким потолком трубу. Бабетта сняла платье с трубы, прижала его к себе и снова отошла в дальний угол. – Посмотрите на этот чудесный зеленый наряд, – сказала она. – На сцене я в этом платье могу мужчинам голову вскружить, верно? Я в этом платье выгляжу просто обалденно, вы так не думаете?

Мой дед сказал, что именно так и думает. Бабетта снова приблизилась к нему, но на этот раз, к его облегчению, не так близко.

– Но вы посмотрите, какая это на самом деле дешевая тряпка, – сказала Бабетта, вывернув платье наизнанку. – Взгляните на эти швы. Как будто шил ребенок. И везде булавки. И пощупайте ткань, пощупайте, не стесняйтесь.

Мой отец несмело сжал в пальцах край подола платья, но ничего особенного не почувствовал.

– Сразу понятно, что это не натуральный шелк. Нет, ничего замечательного в этом платье нет. Надень я его и явись к кому-нибудь в гости, я бы выглядела как уличная девка. Оно жалкое. – Она отвернулась, потом, обернувшись через плечо, добавила: – А уж понюхать его я вам даже не предлагаю. Не сомневаюсь, вы можете себе представить, как оно пахнет.

На самом деле мой дед вовсе не представлял, как может пахнуть платье Бабетты. Он думал, что от платья пахнет сигаретами и апельсинами, но так ли это – не догадывался. Бабетта бросила на пол розовое полотенце и повернулась к моему деду, оставшись в комбинации и чулках.

– Наверное, вот так я выгляжу очень хорошо, – сказала она. – Правда, у меня нет большого зеркала, поэтому я не очень в этом уверена. Но если бы я сняла комбинацию и вы подошли бы ко мне близко-близко, вы бы увидели, что у меня полным-полно прыщиков, волосков и родимых пятен, – и вы бы, наверное, были очень разочарованы. Вы ведь никогда не видели голую женщину, да?

– Нет, видел, – сказал мой дед, и Бабетта посмотрела на него с нескрываемым удивлением.

– Не видели, – резко проговорила она. – Ни разу не видели.

– Видел. Уже три года моя двоюродная бабушка не может заботиться о себе. Я ее мою и переодеваю.

Бабетта поморщилась:

– Наверно, это противно. – Она подняла полотенце с пола и снова завернулась в него. – Наверно, она совсем ничего не соображает. Небось вся покрыта всякой гадостью.

– Я слежу, чтобы она была чистая, – возразил мой дед. – Я забочусь, чтобы она не…

– Нет-нет, – Бабетта протестующе подняла руки. – Я не могу это слушать, не надо. Меня стошнит, честное слово.

– Простите, – пробормотал мой дед. – Я не хотел…

– А вам не противно? Заниматься всем этим? – прервала его Бабетта.

– Нет, – честно ответил мой дед. – Думаю, это примерно так же, как если бы вы ухаживали за маленьким ребенком, вам так не кажется?

– Нет. Мне вовсе так не кажется. А правда, забавно, что мне показалось таким противным то, о чем вы мне только что сказали? В моей жизни полным-полно всякого такого, что вас бы просто шокировало, но я никак не думала, что вы сможете шокировать меня.

– Я вовсе не собирался вас шокировать, – извинился мой дед. – Я просто ответил на ваш вопрос.

– А вот я вам скажу кое-что шокирующее, – сказала Бабетта. – Когда я была маленькая и мы жили в Эльмире, с нами по соседству жил один старик. Старый-престарый, ветеран Гражданской войны. У него в бою руку раздробило. Руку ампутировали, но он не разрешил хирургу выбросить ее, представляете? Он ее сохранил, высушил на солнце и привез домой. Сувенирчик, так сказать. И хранил ее до самой смерти. Когда его внуки баловались, он гонял их по двору, пугая этой жуткой рукой, да еще и лупил их ей. А как-то раз он меня усадил рядом, взял эту руку и показал маленькую отметину в кости – в детстве он сломал эту руку. Ну как, противно?

– Нет, – признался мой дед. – Интересно. Я никогда не был знаком ни с кем, кто воевал в Гражданскую войну.

– А вот это и вправду забавно, – сказала Бабетта. – Потому что все, кому бы я эту историю ни рассказывала, были в шоке. А мне не было ни страшно, ни противно. Тогда почему же я не могу слушать про то, как вы моете свою старенькую бабусю?

– Не знаю, – пожал плечами мой дед. – Но только ваша история намного интереснее.

– Вот уж не думала, что мне от чего-то еще может стать противно, – призналась Бабетта. – Я вам еще одну историю расскажу. В городке, где я выросла, была церковь, и в этой церкви детям бесплатно раздавали мороженое, так мы этим мороженым так объедались, что нас начинало тошнить. Но как откажешься от такого лакомства? В общем, мы выходили из церкви, нас тошнило, а потом мы бежали, чтобы еще поесть мороженого. Вскоре к церкви сбегались собаки. Нас тошнило мороженым. А собаки его подъедали. Ну как? Противно?