Сводные. Я не отпущу тебя - Катерина Лазарева

угодно, но только не валяется там в тоннеле избитая.

Поэтому я в тот же день вывалил ему всё, как есть. Думал, хоть так легче станет. По факту стало лишь ещё более хреново, но я с упорством продолжал налаживать их отношения. Вытерпел весь поток возмущений Лёши, благо, тот был не таким бурным. Беспокойство за Милу вставало на передний план для нас обоих, там не до разборок было. Потом Лёша тоже не успел продемонстрировать оскорблённость, ведь я сходу выпалил ему, что помогу с переездом в Москву. И да, это было моей долбанной идеей. Как я уже упоминал, я был словно не я вообще.

Да и сейчас скорее сбит с толку и совершенно не в себе. Даже хорошо, что с нами будет юрист. В одиночку увидеть побитую и вот уже соединившуюся с Лёшей Милку я не потяну.

А если бы не юрист, мы были бы именно что наедине. Лёша сегодня весь день занят на своей бывшей работе — окончательным уходом оттуда.

********************

— Ты быстро поправляешься, — констратирую я ей, когда юрист уходит, унося с собой подписанные бумаги.

Изначально собирался свалить вместе с ним. Когда ехал сюда, был уверен, что так и сделаю. Но увидев Милку…

Она, кстати, дейтвительно гораздо лучше выглядит. Раны ещё есть, но в целом вид намного свежее и бодрее. Это примирение с Лёшей так действует?

Я не должен беситься от этой догадки. Но и не испытывать ничего по этому поводу не получается. Хорошо хоть хватает выдержки не демонстрировать и не заводить эту тему.

— Для той, которая была в отключке три дня, пожалуй, — не сразу отвечает Мила.

Голос немного ломанный. Пристальнее смотрю на неё, но она отводит взгляд.

Хм, а это ведь первые фразы, которые мы говорим друг другу спустя по ощущениям целую вечность. По крайней мере, каждая минута напряжённого ожидания мне казалась тянущейся офигеть как долго.

И самое стрёмное, что я ведь даже не знаю, что ещё сказать. То ли непривычно для себя слова подбираю, то ли их и нет как будто.

— Хотел извиниться, — наконец выдавливаю. Просто чувствую, что должен, хоть и не тянет эту тему поднимать.

Мила тяжело вздыхает. Видимо, её тоже не тянет обсуждать былое.

— И ты меня извини, — неожиданно мягко говорит она. — Я не должна была подсыпать тебе снотворное и пользоваться теми наручниками.

Киваю. Судя по сожалению в её голосе, Лёша просветил, что я ему рассказал правду. Он мог бы просто помириться, но нет, открыто ей изложил, что я за ум взялся. И теперь Милка, судя по всему, считает, что препятствий для нашей с ней дружбы нет.

Только вот их всё равно дофига. Настолько, что это, наверное, даже прощание.

Как-то остро пронзает эта мысль.

— Не должна была, — чуть ли не эхом то ли повторяю, то ли подтверждаю. А в голове бьётся осознание, что столько долбанных лет упущено впустую. У нас с ней совсем иначе всё могло бы быть. — Но в противном случае я бы не дал тебе уйти, — то ли оправдываю её действие, то ли хрен пойми зачем обозначаю свой тот настрой.

Будто это имеет хоть какое-то значение сейчас.

— И правильно бы сделал, — твёрдо заявляет Мила, снова глядя на меня. А в её глазах чуть ли не тепло.

Настолько ощутимое, что чуть было не поддаюсь дурацкой надежде, что тут есть что развивать. Хотя по факту уже знаю, что она с Лёшей в отношениях. А ко мне, наверное, банальная благодарность. Или сожаление о том, что не послушала и вляпалась. Без понятия, короче, что, но уж точно не то, что хотелось бы.

И я вроде бы прекрасно об этом знаю и знал, но какого-то чёрта мне хватило и взгляда, чтобы чуть было снова не потонуть в ней, забывая обо всём.

— Я правда поступила очень глупо, — тем временем, продолжает Милка. — Причём ещё и попалась на примитивный развод… Наверное, я и вправду идиотка.

— И вправду? — глухо переспрашиваю, отгоняя все лишние мысли.

— Ну, ты же считаешь меня дурочкой, — неловко поясняет она. — Неприспособленной к жизни, капризной и избалованной. Я не в укор тебе, просто, наверное, отчасти так и есть, потому что…

Дальнейшие её самобичевания я толком и не слышу уже. Обрываю их в мыслях. Забавно, что после смерти к отца я как-то само собой настолько резко перестроился к Милке и осознал своё отношение к ней, что будто всегда с этим был. Свыкся, сросся. И забыл, какими глазами всё это могла видеть она. Что было раньше.

А ведь даже не уверен, что не говорил всех этих слов в её адрес. Если не ей, то отцу, так, чтобы услышала. Вполне мог. Меня ведь всегда волновала Мила, а потому легко было заглушать это неприязнью. Почти даже удалось убедить себя, что она и вправду поверхностная принцесска на папиной шее. Мутная история с её матерью позволяла мне это делать, была своеобразным щитом, которым удобно закрываться.

Но ведь так же легко я потом и думать в этом направлении о Миле перестал. Стоило только признать перед собой свои истинные чувства к этой девчонке. Подсознательно всегда знал, что весь этот бред не о ней.

— За прошлое тоже извиняюсь, — говорю, пересиливая негодование по поводу того, что Мила всё ещё верит в то, что сейчас сказала. — Мне было проще отстранятья от вас обоих. Но по факту я всегда знал, что несправедлив к тебе. Ты в одиночку ухаживала за отцом четыре года, поддерживала его в самые сложные моменты, отказалась от собственной жизни, чтобы помогать ему. Следовала его решению не рассказывать об этом никому, хотя это вряд ли было легко. Хотя бы потому, что это автоматически перекладывало все заботы по отцу на тебя.

Я по-прежнему не в восторге от этой темы и по-прежнему не знаю толком, как выразить, что думаю обо всём этом. Но раз Мила так и не догнала, что я никогда не относился к ней как легкомысленной помехе, то стоит объяснять всё максимально и подробно. Насколько могу.

И, похоже, ей достаточно даже такого неуклюжего начала. Судя по всему, Мила в шоке от сказанного — только и может, что таращиться на меня нескрываемо озадаченным взглядом. И ещё грустным как будто, хотя ей с чего париться? Это я с